Наталия Орбенина - Супруг для богини
– Подите сюда, – резким голосом приказала она.
Оля подчинилась.
– Сядьте тут, рядом. – Горская-старшая указала скрюченным пальцем на кресло подле себя. – Ожидание невыносимо, его невозможно переносить в одиночестве!
– Я побуду с вами, мне нетрудно, – тихо произнесла Оля, хотя сидеть рядом со злой старухой ей совсем не хотелось.
– Ваш отец превосходный врач, я знаю, но тут уж ничем не поможешь. Все во власти Божией!
Агриппина Марковна вяло перекрестилась и снова прикрыла глаза. Смотреть на окружающий мир ей было невмоготу.
– А я верю, верю в чудо! – громким шепотом произнесла девушка.
– Так и я верю, деточка! Что же еще остается несчастной матери, когда гибнет ее единственное ненаглядное дитя, дорогая, бесценная девочка! Жизнь моя, мое сокровище! – неожиданно со страстным отчаянием простонала старуха.
Оля обомлела. Конечно, она знала, что Агриппина Марковна любит свою дочь. Но доселе ей не доводилось наблюдать прямых свидетельств этой любви, за исключением бесконечных злых наскоков и придирок.
– А знаете, ведь она была почти в вашем возрасте, когда к ней пришла сценическая слава, – снова заговорила старуха. – Муж мой к тому времени уже давно упокоился, иначе он ни за что не допустил бы подобного недостойного существования для девицы из порядочного семейства.
– Что же дурного в том, что Тамара Георгиевна стала великой актрисой? – изумилась Оля.
– Так это теперь она знаменитость, а тогда все было внове, незнакомо. Странные, бог знает какого звания и состояния люди. Да и нравы, знаете ли, слишком свободные у этой артистической публики. Очень я забоялась, когда она в театр поступила, но Тамарочка как закричит на меня: «Маменька! Это судьба моя! Это чудо, что меня взяли, ведь я мечтала о сцене! Если будете противиться, убегу!» Я тогда шибко подивилась. Какие такие мечтания? Правда, иногда я за ней замечала склонность к лицедейству. Ну, думаю, будь что будет, ведь я ее знаю, точно убежит, упрямая. Так на нее глянешь – мягкая и легкая. А ведь нет, упорная, своего добьется. Смотришь – прозрачная, а в душе – кремень!
Оля слушала рассказ старой женщины, затаив дыхание и боясь, что кто-нибудь войдет и перебьет воспоминания.
– Я с ней и на репетиции в театр ходила, а потом и на первые съемки, когда ее Огарков пригласил в кино. И на площадке – я все следом. А ведь она уже тогда была известная актриса, к тому же замужем да с детьми, мать семейства! Мне казалось, что вдруг кто обидит мою девочку, вдруг приключится нечто недостойное или неприличное! Огарков мне выговаривал, что я под ногами мешаюсь. Говорил, что и меня надобно в титрах указать как полноправного участника творческого процесса.
– А как же любовные сцены? – полюбопытствовала Оля, подавив невольную улыбку.
– Вот, вот! Именно их-то я и боялась более всего! Я же не глупая, знаю, что актеры целуются понарошку. Только с моей-то Тамарочкой каждый хотел облобызаться по-настоящему! А, вам смешно! – Старуха покачала головой. – Да и мне теперь смешны мои прежние страхи! Вон какой беды бояться надо!
Замолчали. Комната тонула во мраке ночи, лампу прикрутили почти до конца, она едва мерцала. Агриппина Марковна поежилась и спрятала костлявые руки в широких рукавах платья. В квартире было тепло, но внутренний холод охватил и Олю. Однако она не смела пошевелиться и спугнуть воспоминания старой женщины. Ведь, несмотря на приятельство, Горская никогда не рассказывала Оле о своем прошлом, о девичестве, о романе с Извековым. А именно это ужасно интересовало девушку. Как находят друг друга такие яркие личности?
– Знаю, знаю, о чем спросить хотите! Как состоялось знакомство Тамары и Вениамина? В театре все и произошло. Он тогда подвизался в написании пьес, да вроде неудачно. А Тамарочка, добрая душа, давайте, говорит, вместе посмотрим, может, я смогу вам помочь. И дело пошло! И как хорошо получилось, просто удивительно! Правда, с той поры драматургию он забросил, на романы переключился. Зато стал к нам частенько захаживать. А у нас тогда от женихов отбоя не было! Двери не закрывались, букеты цветов и корзины не знали, куда ставить, хоть цветочный магазин открывай! И какие, я вам скажу, женихи были!
Агриппина Марковна перечислила с десяток известнейших и богатейших фамилий, Миронова, пораженная, ахнула.
– Вот именно что! И после таких-то женихов выйти за эдакого… – Старуха осеклась. – Неприглядный он тогда был, невзрачный. Ни стати, ни взора, ни живости в речах. Про капитал я и не говорю!
– Но, вероятно, уже в ту пору был виден его талант? – робко предположила слушательница.
– Наверное, – вздохнула старая женщина, – иначе что же в нем нашла моя Тамара? Но только через какое-то время замечаю я, что она ни на кого не глядит, замкнулась в себе, а как придет Извеков – вся встрепенется, засветится. Сядут где-нибудь в уголке и воркуют. Чувствую, дело плохо. Так и есть, посватался! Я говорю дочери: «Он тебя ростом ниже, и красоты в нем нет никакой, совершенный заморыш, и денег нет, гол как сокол!» Она мне отвечает: «Это неважно, мама. Он очень скоро будет и богат, и знаменит, потому как необычайно талантлив! Но даже это не имеет значения, потому что я его люблю, и для меня он лучше всех! А если вы откажете нас благословить, так я все равно за него пойду, даже без вашего соизволения!» И глазами сверкает, дрожит. Я ей говорю: «Ты не на сцене сейчас, зрителей нет! Это жизнь твоя, судьбу выбираешь, подумай крепко!» Но уже тогда я знала, не отступится, вся в меня, уж если решит, то окончательно! Пришлось смириться. И поначалу неплохо жить начали. Дети родились. Вениамин в гору пошел. Я втайне раскаиваться стала, что невзлюбила зятя. Однако смотрю, Тамара все меньше и меньше выступать в театре стала. В гастроли без нее едут. Премьеры другим поручают. Оказывается, он не дозволял, стал злиться, что ее слава его затмевает! Особенно сердился, когда ее сниматься в кино пригласили. Дескать, ее роль теперь другая – матери и жены. Вот она, бедная, и начала метаться, ссоры пошли, разлады. А тут еще добавилась другая напасть…
Но дослушать рассказ не довелось. Затренькал входной звонок, раздались тяжелые шаги, на пороге появился Извеков. Его лицо посерело и выражало невыносимую муку. Навалившись на дверной косяк, он прохрипел:
– Все кончено! Нет моей Тамары! Ушла, покинула нас!
Агриппина Марковна ухнула, как старая сова, и откинулась в кресле. Оля заголосила и метнулась к детям. Тотчас же квартира наполнилась стоном и плачем. Вениамин Александрович постоял около тещи и поплелся, ссутулившись, в кабинет. Там он рухнул на стул и замер, охватив голову руками. Глянул на недописанные листки, лежащие перед ним, зарычал и смахнул все на пол. Катастрофа!
