Ольга Строгова - Дневник грешницы
Мы уселись на резной деревянный диванчик, скрытый от любопытных глаз длинными перьями низкорослой пальмы.
– Ах, Annette, как я мечтаю познакомиться с графом! Да полно, неужто ты не читала прелестных романов госпожи Шталль? Граф Б. – тот самый герой Плевны, о котором она писала в «Розе Стамбула» и «Балканской истории» и в которого, по слухам, была долго и безнадежно влюблена! Только она и тогда уже была старухой, лет тридцати пяти, не меньше, и граф, разумеется, не ответил ей взаимностью!
Кити обмахнулась веером и захихикала.
О, я читала, разумеется, г-жу Шталль, но ее романы не оставили в моей памяти заметного следа – как-то все у нее выходило длинно, слащаво и ненатурально. Одни и те же герои, жгучие голубоглазые брюнеты, вооруженные одной саблей, спасали одних и тех же восточных красавиц, сражаясь с добрым десятком янычар, а красавицы дико вращали своими восточными глазами, то и дело лишаясь чувств – надо полагать, от томной гаремной изнеженности. Кажется, среди героев и в самом деле был один русский граф, который ради разнообразия спас красавицу из гарема Видинского паши не с помощью сабли, а исключительно метко стреляя из двух револьверов.
– Но ведь с осады Плевны прошло больше двадцати лет, – попыталась я вразумить Кити, – граф Б., должно быть, и сам уже стар – не меньше сорока. Едва ли он теперь похож на героя романа. Старый, толстый, лысый, с бакенбардами, и борода веником, – дразнила я Кити, – и к тому же наверняка женат на турчанке – тоже старой и толстой. Она тебя отравит каким-нибудь турецким зельем, едва ты посмеешь приблизиться к ее мужу…
Кити от восторга заболтала ножками и стукнула меня веером по руке.
– Аннет, Кити, где вы? – услыхали мы жалобный голос Петеньки, а потом и он сам воздвигся тонким, темным, словно вырезанным из черной бумаги, силуэтом на фоне ярко освещенного зала. Руки его были пусты, и Кити воскликнула:
– Как вы посмели, корнет, явиться без мороженого?
– Ах, mesdames, – жалобно отвечал Петенька, подходя к нам, – поверьте, я сделал все, что в моих силах! Но ананасного не нашлось. – Тут он поклонился Кити и, пользуясь тем, что она в преувеличенном негодовании отпрянула от него, ловко уселся на диванчик с ее стороны.
– Что же касается фисташкового, то негодяй лакей признался, что только что подал последнюю порцию графу Б. Ради вас, Аннет, я готов на все, и я не преминул бы обратиться к графу, а в случае отказа – вызвал бы его на дуэль, но, к величайшему моему сожалению, я с ним не знаком! От лакея я узнал лишь, что граф в курительной, и заглянул туда, но там оказалось столько пожилых важных господ, в том числе и наш генерал, что я…
– Что вы струсили и пошли на попятный, – заявила безжалостная Кити, поднимаясь. – Идем, Аннет. Подадим мсье корнету пример храброго поведения и познакомимся с графом сами.
– А как же мазурка? – упавшим голосом осведомился Петенька. – Анна Владимировна, вы же мне обещали!
На мгновение я заколебалась. Но Кити уже тянула меня за руку в сторону курительной, и к тому же корнета ни в коем случае не следовало поощрять! Во всяком случае, мне – почти невесте его превосходительства князя Д.
В знакомстве же с пожилым и женатым графом никто не смог бы усмотреть ничего предосудительного.
В дверях курительной, однако, Кити остановилась, вспомнив, что дамам заходить туда не следует.
– Что нам делать, Аннет? – с легкой тревогой спросила она, заглядывая в приоткрытую дверь. Я также заглянула – и убедилась, что Петенька не солгал: там и в самом деле находилось множество солидных господ в мундирах и в штатском, удобно расположившихся на мягких диванах и в покойных венских креслах и ведущих степенные беседы под сливавшимися в причудливые ленты клубами синего табачного дыма.
– А, вот и моя Аннушка, – услыхала я сзади голос папеньки, – ты, верно, ищешь меня?
Мы с Кити обернулись. Рядом с папенькой стоял высокий, очень красивый господин лет тридцати пяти – сорока со светлыми волосами и гладко выбритым загорелым лицом. Он был во фраке; но стройность его фигуры, тонкая талия, широкие, горделиво развернутые плечи и все то, что военные называют выправкой, свидетельствовало, что ему доводилось носить и мундир.
Господин поклонился нам с учтивостью истинного вельможи. Мы с Кити сделали реверанс по всем правилам Смольного института, хотя Кити едва удержалась, чтобы не рассмеяться.
– И Катенька здесь, – продолжал радостно папенька. – Позвольте, mesdames, рекомендовать вам: мой старинный знакомый, граф Алексей Николаевич Безухов.
* * *Дочитав до этого места, Ирина Львовна Строганова в некотором волнении отложила в сторону ветхое, пожелтевшее, с давно выцветшими чернилами письмо и задумалась. Прошло больше ста лет с тех пор, как ее прабабка, Юлия Александровна, получила это послание. Однако имя графа Ирина Львовна услышала совсем недавно и при каких-то весьма важных для нее обстоятельствах.
Вот ведь память стала! «Старею я, что ли? – расстроилась Ирина Львовна. – Да нет, не может быть!» Не сорок ведь еще (сорока лет Ирина Львовна побаивалась, как некоего рубежа), а как этому графу из письма – от тридцати пяти до сорока.
И фамилия его Безухов. Как у Пьера Безухова из «Войны и мира».
Может, я читала что-нибудь этакое? Вряд ли. «Балканскую историю» я точно не читала, а про мадам Шталль с ее героическими брюнетами даже никогда и не слыхивала.
Граф – высокий блондин, красавец и наверняка будущий герой романа этой самой Annette, иначе стала бы она разводить столь длительные подготовительные сентенции…
Безухов.
Горячо! Ну же, еще немного!
Ирина Львовна с коротким смешком закрыла глаза и откинулась в старинном бабушкином кресле.
Две недели назад она говорила по телефону с Карлом Роджерсом – тем самым, о котором были написаны первые ее книги. Карл сказал, что снова займется поиском своих русских корней, и у Ирины Львовны мелькнула надежда, что он вскорости приедет в Россию. Но про «вскорости» никакого разговора не зашло.
А три года назад, когда состоялось их знакомство при обстоятельствах весьма необычных и, можно даже сказать, замечательных (тут Ирина Львовна мечтательно потянулась в кресле и вздохнула – да, были времена!), он вскользь упомянул, что его бабушка по материнской линии была русская. Урожденная графиня Безухова.
Ирина Львовна встрепенулась. Глаза ее, яркие, темно-зеленые – «У вас красивые глаза!» – говорили ей, потому что больше хвалить было, собственно, нечего, – загорелись молодым, ищущим блеском. Очень осторожно она развернула норовившие сложиться снова ветхие листы (из середины высыпался серенький порошок, прах засушенной сто лет назад фиалки) и продолжила чтение.
![Ирина Кнорринг - Повесть из собственной жизни: [дневник]: в 2-х томах, том 1](/uploads/posts/books/41661/41661.jpg)
