Душа в обмен на душу (СИ) - Семакова Татьяна

— Пошёл ты… — бормочу, сползая с высокого стула со стаканом в руке.

— На что ты обиделась? — спрашивает удивлённо. — На факты?

Желание окатить его пивом было таким острым, что я поспешила развернуться, чтобы уйти, но… поспешила. Влетела в незнакомого мужчину, и на его светлой рубашке расползлось довольно приличное мокрое пятно отвратительного жёлтого оттенка.

— Простите… — пробормотала, задрав голову и посмотрев с отчаянием.

— С Вас два пива, — выдал облитый, не моргнув и глазом.

Я тут же развернулась обратно к стойке, он подошёл и встал рядом, между мной и Вороновым, слегка потеснив его плечом, а когда на стойку поставили оба бокала, сам за них и расплатился. И один тут же придвинул мне, сопроводив жест широкой улыбкой.

— Самый дешёвый подкат, что я видел, — прыснул Воронов, но мужчина и бровью не повёл, продолжая сверлить меня взглядом.

В общем, я была зла, расстроена, а он чертовски обаятелен и ни на что не намекал.

И жил в том же доме, где располагался бар.

И никто, кроме него, не мог перевести мои часы на час назад.

— Сама виновата! — повторила громко уже в машине, хоть менее обидно от этого не стало.

Повелась на такой банальный развод… один унизил, второй пожалел. Впрочем, что касалось бывшего мужа, Воронов был прав: он лишь перечислил факты.

Я вышла замуж в двадцать четыре и была счастлива до неприличия. Муж души во мне не чаял, я горячо любила его, мы мечтали о большой семье и спорили лишь о том, сколько у нас будет детей. Муж настаивал на троих, блаженно прикрывал глаза, воображая, что справится одним махом, но не справилась я.

Два года попыток (пыток), пять выкидышей на раннем сроке, бесконечные больницы, обследования и врачи, твердящие все, как один — здорова. Фразы «мы справимся», «в следующий раз всё получится», «главное не отчаиваться и мыслить позитивно» звучали всё реже, пока я не забеременела в шестой раз, ставший фатальным.

Обильная кровопотеря, два месяца реабилитации и обследований в частной клинике, и настоятельная рекомендация лечащего врача больше никогда не беременеть, если не хочу отправиться на тот свет, с которого меня буквально вытащили. Завалили терминами, задавили доводами, что-то там про генетическую мутацию, синдром, названный в честь умного дяди, я даже толком не слушала, уяснив лишь суть — выносить не получится.

Конечно, сразу мы не развелись. Вместе пережили самый тяжёлый период, вместе прошли через осознание, поддерживали и подбадривали друг друга, муж сделал всё, чтобы я не чувствовала себя неполноценной, мы обсуждали возможность взять приёмного ребёнка, всерьёз обсуждали, готовились, но… дальше разговоров дело не зашло: наш брак трещал по швам.

Лишённые общей мечты, фундамента наших отношений, появились первые бытовые склоки. Я с головой погрузилась в работу, чтобы хоть чем-то занять мозг и руки, Андрей поступил так же, а через год мы вдруг оба осознали, что стали практически чужими. Нет больше долгих разговоров в постели после секса, нет разговоров за завтраком, да и самих совместных завтраков не осталось. В бесконечных попытках отвлечься, в этой гонке с собственным сознанием, мы отдалились только друг от друга, перестав быть единым целым, перестав быть семьёй, перестав чувствовать себя семьёй.

Один честный разговор за бутылкой коньяка и заявление на следующий же день.

Совместную квартиру мы продали, я переехала в роскошную студию с прекрасным современным ремонтом, где в постели убили мужа с женой, заменив лишь эту самую постель на новую, а Андрюша выбрал себе трёшку в тихом дворе неподалёку от участка, в котором работал следователем. Там всего-навсего изъяли три килограмма героина, которые хозяин охранял, отстреливаясь.

В общем, разошлись с миром, согласием и чувством, что отбыли наказание в колонии строгого режима, умудрившись не рассориться в пух и прах.

И в ту пятницу я действительно была напряжена, когда увидела Андрея в баре, на столько счастливого, что противно засосало под ложечкой. Поздравила (искренне, правда!), вручила подарок, расцеловала по щекам и села за бар, спиной к обмывающей пяточки компании, всем своим видом показывая бывшему мужу, что факт его долгожданного отцовства меня ничуть не трогает, что я пережила это, что я справилась. Для него старалась, не для себя. Просто чтобы не омрачать его праздник чувством вины передо мной.

От воспоминаний вчерашнего вечера, от которых, как мне казалось, я смогла избавиться ночью, накрыло с головой.

Завела мотор, проехала дальше по улице, свернула, остановилась и разревелась себе в ладони, как маленькая девочка, у которой грубой силой отобрали любимую куклу.

Ох… вот это накрыло.

Поднимаю голову, вытираю слёзы и сижу истуканом в расслабленной позе. Смотрю прямо перед собой, но как будто ничего не вижу.

Три года не плакала, держалась стойким оловянным солдатиком, но, видимо, зря. Полегчало.

Секунд на двадцать, пока не постучали в окно с водительской стороны, от чего я буквально подпрыгнула на сиденье, получив такую дозу адреналина, что, когда увидела у машины Воронова, заорала дурниной:

— Придурок!

Но этого показалось мало, я резко распахнула дверцу, задев его, и повторила с чувством:

— Придурок!

— Да я и в первый раз услышал… — ответил спокойно.

Подошёл, упёрся руками в раму и склонился на мной, слегка нахмурившись.

— Чёт, Манюх, я немного перегнул.

— Да при чём тут ты?! — взвилась, пихая его одной рукой, чтобы отошёл.

Убирает руки, но, пока я тянусь к двери, блокированная ремнями, пока закрываю её, он обходит машину и плюхается на сиденье рядом.

Ухмыляюсь краешком губ и трогаюсь с места.

— А чего тогда? — спрашивает таким тоном, как будто ему не плевать.

— Да вот так прям взяла и рассказала, — я презрительно фыркаю и проезжаю мимо его машины.

— А чё такого? Мы ж друзья, поделись.

Притормаживаю, чтобы развернуться. Чтобы он увидел, какую бурю негодования вызвало его замечание.

— Да лан, не прикидывайся, будто это не так.

Его хитрющие зелёные глаза сверкают озорным блеском. Вот почему природа так жестока? Почему всё самое лучшее непременно достаётся настоящим мерзавцам?

— И ведь повернулся же язык… — выдыхаю удручённо и плавно трогаюсь с места.

— О, ты разбиваешь мне сердце! — стонет громко и театрально.

Краем глаза вижу, как он прикладывает руку к груди, с той стороны, где сердца нет. Прячу улыбку и рулю дальше.

— Ну вот сколько мы уже вместе? Четыре года? Пять? — продолжает вести беседу с самим собой. — Точно пять.

— Четыре, — поправляю машинально.

— Вот видишь, ты считаешь, — вырывается из него самодовольный смешок. — Хотя я говорю — пять. Но не суть, я вот к чему…

— Ого, есть какая-то мысль? — ахаю, бросая на него беглый взгляд.

— Разумеется! — гаркает с возмущением. — Что за дурацкая привычка перебивать?

— Да я тебя вообще слушать не хочу…

— Эт понятно, — отмахивается невозмутимо, — так всегда было. Обидно, конечно, но я привык.

— Не стоит терпеть все эти лишения, подумай о себе… ты молод, ещё столько всего можешь успеть…

— Ты сбиваешь меня с мысли, женщина! Уймись уже, как трещотка, ей-Богу. Так вот, о дружбе. О истинной дружбе идёт сейчас разговор, проверенной временем!

— Напыщенный ты говнюк, Воронов, — вздыхаю и останавливаюсь на обочине трассы, на которую только выехала, успев проехать лишь пару километров. — Иди, погуляй, подумай над своим поведением.

— Да, мам… — бормочет, понуро опуская голову и выходя, всем своим видом демонстрируя смирение.

Смотрю в зеркало заднего вида, на то, как он уныло плетётся в обратном направлении, поднимает руку и слабо машет мне, продолжая идти.

Не выдерживаю и улыбаюсь. Пёхать ему до своей тачки три с половиной километра, но наказать он себя дал безропотно. Надеюсь, натрёт хотя бы пятку в своих начинённых до блеска ботинках, с этого прохвоста всё как с гуся вода.

Пристраиваюсь в поток, разгоняюсь, но начинает трезвонить мобильный. Номер незнаком, что при моей работе скорее норма, так что я вставляю гарнитуру в одно ухо и отвечаю на вызов.