Ольга Арнольд - Агнесса среди волков
Мне показалось, что я не поднялась, а взлетела на второй этаж, а потом еще на пол-этажа, и вот я уже пролетаю мимо недовольной Милочки, сегодня с утра почему-то обвешанной крупными ядовито-зелеными камнями (наверное, малахит, а может быть, нефрит), и врываюсь в кабинет к улыбающемуся Юрию.
Мы оба довольны жизнью. Прекрасное расположение духа — обычное мое состояние, и нужно что-то очень серьезное, чтобы испортить мне настроение; а у него сегодня радостно на душе потому, что очередная его авантюра увенчалась успехом, и перед ним открылись многообещающие перспективы. Нам никто не мешает: мы точно договорились о времени моего прихода, и в кондуите на столе у Милы этот час отмечен как деловое совещание. Я наконец-то могу пообщаться с братом без посторонних, да и без близких тоже.
Он напоминает мне, что в следующую среду день рождения у их младшего сынишки, Кирюши. Не могу сказать, чтобы я любила бывать у него дома: Алла не одобряет моего образа жизни и считает, что я дурно влияю на ее мужа; хотя она ничего этого не произносит вслух, но я все время чувствую скрытый упрек в вежливом и даже дружелюбном тоне ее голоса. Но мои племяшки действительно ребята замечательные, хотя такие шумные, что в больших дозах я их не переношу.
С детей разговор переходит на родителей; наши родители, отец и мать Юры и моя мама, сейчас гостят у родственников в Америке. Я считаю, что это хорошо и для них, и для нас — всем нам надо отдохнуть друг от друга, — но у Юры другое мнение, что совершенно естественно: попробуйте справиться с тремя детьми без бабушки! Мать и отец Аллы еще молоды и работают.
Выясняется, что последним говорил с Америкой Юра, его родители вчера прозвонились ему, но слышимость была очень плохой. Единственное, что он смог выяснить, — это что все здоровы и счастливы и пока домой не собираются; последнее сообщение его, как я видела, сильно огорчило.
После смерти отца — а он умер, когда мне было шестнадцать лет, — моя мама, несмотря на свой непростой характер, сумела сохранить хорошие отношения с родственниками покойного мужа, возможно, под моим влиянием. В конце перестройки, когда поднялся железный занавес, вдруг выяснилось, что родная тетка наших с Юрой отцов давным-давно живет в Америке и, более того, замужем за миллионером; в ней вдруг проснулись родственные чувства, и она с удовольствием пригласила к себе погостить до того незнакомых родственников. Более того, она прислала приглашение на всю нашу разветвленную семью, включая меня и Юру с женой и детьми и даже согласилась внести за нас за всех залог. Наивный человек! Если бы даже нас и выпустили свои — а это уже вполне было возможно, — то всех нас никогда бы не впустил Госдепартамент.
Приглашение было встречено в нашей семье без особого энтузиазма, и все долго судили-рядили, кто должен ехать в гости в первую очередь, а кто во вторую. Во время первого путча, в августе 1991-го, все дружно схватились за голову — вот идиоты, такая была возможность, а мы остались в этой стране дураков! — но через три дня успокоились — до октября 1993-го. В этот путч все повторилось, и вскоре после того, как перестали стрелять, старшее поколение отважилось на визит за океан. Так как все трое — наши мамы и Юрин отец — были уже в пенсионном возрасте, а самые близкие их родственники оставались в Москве, то все прошло без сучка без задоринки, и они легко получили гостевые визы на полгода.
Вот уже три месяца, как они уехали; сначала они жили у тетушки в Нью-Джерси, а потом переехали в городок Цинциннати, штат Огайо, где поселились в семье своего кузена Ньютона, профессора университета. Насколько я понимаю, жизнь в университетском городке понравилась и моей маме, и Юриным родителям гораздо больше, чем в доме миллионерши. Очевидно, и атмосфера там оказалась более интеллигентной, и русских больше. Вообще, насколько я поняла из наших кратких телефонных разговоров, им в Америке все очень нравится, и особенно нравится потому, что они скоро вернутся домой, где жизнь далеко не так совершенна, но куда ближе сердцу.
Я рада, что моя мама выбралась в эту поездку. Может быть, она найдет себе там какого-нибудь миллионера? Хотя я с трудом представляю, чтобы самый улыбчивый американец с бесконечным количеством зубов мог прийтись ей по вкусу. И в свои пятьдесят с приличным хвостиком она красавица, и притом очень капризная. Я люблю свою маму, но жить с ней рядом не могу — она меня подавляет. Как только я уехала из родительского дома, наши отношения с ней наладились, а теперь, когда она на другом конце света, они просто идеальны.
Мы с Юрой обсудили последние новости из Огайо, а потом он вдруг спросил:
— Кстати, ты в курсе, что у твоего поклонника Шипелова умерла тетка?
— Анна Сергеевна? Как жаль! Знаешь, мы с Аркадием совсем недавно у нее были. Она выглядела не очень здоровой… А откуда тебе это известно?
— Да у него какие-то дела с «Пересветом» — ну знаешь, это фирма такая, у них контора тут на первом этаже — они еще задержали арендную плату, и их собираются выселять. Паршивая фирмочка, и деньги у них тоже какие-то подозрительные!
— Сам знаешь, еще один римский император говорил, что деньги не пахнут. Ты просто придираешься к Аркадию — все, с чем он связан, кажется тебе подозрительным.
— Он вроде бы наконец действительно занят делом: получает наследство. Думаю, ему сейчас не до тебя, Пышка. Но теперь он жених с приданым и ты вполне можешь выйти за него замуж! — И тут он расхохотался.
— Вот назло тебе и выйду… — Но я не успела дать гневную отповедь братцу относительно того, чтобы он не смел лезть в мои личные дела и учить меня жить. Дверь кабинета неожиданно отворилась, и вошел Женя. Женя очень похож на большого, добродушного и слегка усатого медведя: у него, очевидно, было к Юрию какое-то дело, но он мне обрадовался, как если бы мы встретились у них дома, и его физиономия засветилась от удовольствия:
— Как хорошо, что мы можем наконец пообщаться без всяких банкиров и злокозненных француженок!
Я соскочила со стола — когда мы с Юрием одни в кабинете, я всегда сижу на этом столе, — подбежала к Жене и чмокнула его в щеку, пропев при этом:
— Давай соплом прижмемся к соплу!
Это строчки из его любимой физтеховской песни. Из всех друзей Юры Женя наиболее стойко держался научной стези до той поры, пока в течение полугода сотрудникам не выдавали даже ту нищенскую зарплату, что им причиталась, и ему буквально не на что было кормить Катерину и младенца. Тогда он не выдержал и перешел в фирму к Юрию. Но до сих пор стесняется, что вынужден был стать предпринимателем, и представляется следующим образом:
