Ольга Черных - Придумай что-нибудь сама
– А я что? Я ничего не знаю, – вдруг встрепенулась та. – А, если что и знала, то давно уже забыла. Вон сколько годков прошло, столько всего было за это время. Где мне упомнить? Совсем памяти нет. Да ее сроду и не было, – на лице ее был испуг. – Я и читаю-то плохо. Сколько Агнесса меня ни пыталась учить, а все мне не давалось. Только-то и умела что, нянчить детей. А теперь вот совсем старая стала и этого уже не могу, – ее маленькие глазки беспокойно забегали.
– Нюра, не хитри, – строго сказала Сима и в этот момент она была сильно похожа на тетю Агнессу. – Тетя говорила о тебе и ясно произнесла: «Нюра знает».
Ее тон и поразительное сходство сыграли решающую роль. Старушка, видно, поняла, что мы не оставим ее в покое. К тому же, ослушаться тетю Агнессу, даже после ее смерти, не осмелилась. Обреченно вздохнув, расправила на коленях фартук, аккуратно застегнула на все пуговицы сильно поношенную кофту, и, осторожно оглянувшись на дверь, тихо спросила:
– Что же вам рассказать? – это прозвучало так, как – будто она хотела нам, как в детстве, рассказать какаю-то сказку и не знала, на которой остановиться. – Да и, как рассказать? Об этом никогда нельзя было говорить. Я, что и знала, постаралась забыть, чтобы, не дай Бог, не случилось какой беды. А теперь просите рассказать. Что же вам рассказать? – задумчиво повторила вопрос, и глазки ее странно блестели и испуганно бегали.
Неожиданное поведение Нюры еще больше подтвердило наше предположение о том, что мы на правильном пути. Это была наша последняя надежда.
– Расскажи о нашей семье, о доме, в котором сейчас находится санаторий. Вот видишь, мы и сами кое-что уже знаем. Начни сначала и расскажи обо всем, что тебе известно, – пришла ей на помощь Сима. – Ты ведь сама понимаешь, что нам больше не у кого спросить, так что, пожалуйста, Нюра, я тебя очень прошу, соберись и постарайся все вспомнить. Нас интересует все, что касается нашей семьи, даже маленькие детали и всевозможные мелочи.
Нюра упрямо насупилась и замолчала. Замкнулась, как улитка в своем домике и, казалось, ничто не сможет ее оттуда выманить. Лицо ее хранило непроницаемую маску, за которой скрывался страх.
– Знаешь, дорогая наша няня, сейчас уже давно не те времена и уже можно, не делать тайну из прошлого, если оно, конечно, не криминальное, – подбодрила ее я, – так что говори смело. Мы не будем тебя перебивать и торопить, а будем слушать тихо и внимательно.
– А что говорить-то? Я что? Я к этому не имею никакого отношения. Мое дело сторона, вон, с детьми возись и – помалкивай, если не хочешь оказаться на улице, – начала она, искоса поглядывая на нас обоих.
– Нюра, так дело не пойдет. Тетя Агнесса велела тебе рассказать все, что ты знаешь. Считай, что это ее последнее для тебя распоряжение, – Сима уже теряла терпение. – Не тяни. Мы с Соней должны знать все, и не надейся, что мы передумаем.
Старушка недовольно засопела.
– Велела она… Ишь, ты. А сама что ж не рассказала? Теперь мне отдувайся. Я знаю только то, что дом этот, в котором санаторий уже столько лет, раньше принадлежал вашему прапрадеду, – выпалила на одном дыхании и снова оглянулась на дверь. После уже спокойнее добавила: – В целом городе ни у кого не было такого красивого дома. Это было давно, еще до революции. Вся ваша семья всегда жила в нем. В нем рождались дети, семья была большая, и никто даже не думал, что все так может закончиться. Что тогда творилось вокруг! Бедные люди. Они сходили с ума, потому что наступил конец света. Наступил судный день, после которого все старались забыть обо всем, что было в прошлом. Навсегда стирали в памяти лица родных, свои фамилии и всю прежнюю жизнь… – Нюра впала в какое-то благостное состояние и, казалось, сейчас видела то, о чем говорила.
Мы сидели тихо. Боялись прервать рассказ старой няньки, а она с закрытыми глазами, слегка раскачивалась на волнах своей памяти.
– Ваши так и жили в тишине и страхе. В доме никогда не вспоминали о прошлом, словно его и не было. Даже фотографии пришлось все сжечь. А то, как приведут к беде? Все к этому привыкли. Но незадолго перед смертью ваша прабабка немного умом тронулась. Я всегда ее помнила сдержанной и немногословной. Она много читала и часами играла на рояле. А тут совсем забросила музыку и книги. Стала постоянно говорить о прошлой жизни, вспоминала своих родителей, молодость и то, как вышла замуж, нарожала детей. Много о чем говорила. Я уже сейчас и не вспомню, да и некогда мне было ее слушать. У меня всегда было много работы в такой большой семье. Словно бес в нее вселился. И постоянно находила какие-то причины, и каждый день ходила в санаторий. Бродила там по коридорам, разговаривала со стенами. Агнесса тогда уже работала главным врачом. Ей это очень не нравилось, и она категорически запретила пускать бабку в старый корпус. Говорила, что это вредно для ее здоровья, и, что с головой у той от возраста не все в порядке. А когда старушке стало совсем плохо, Агнесса, наверное, поняла, что ей уже совсем мало осталось, она сама вдруг повела ее в санаторий. Как ей можно было в этом отказать? Это же был ее родной дом. Она его всю жизнь помнила и до самой смерти не забывала. Так вот, долго они там с Агнессой были, почти до самого вечера. О чем они говорили, закрывшись в кабинете, никто не знает. Наверное, бабка ей тогда все и рассказала Про семью и все остальное… Успела. А следующим утром она уже не поднялась. Так и пролежала в кровати до самой своей смертушки. Умерла тихо так, просто не проснулась и все. Наверное, от того, что сняла с души тяжелый груз и почила со спокойной совестью. Только накануне вечером что-то все просила сделать, всех умоляла и плакала. Агнесса, помню, даже укол ей делала успокоительный. А, что она просила, я не знаю. Про то, что она узнала от бабки, Агнесса никому не говорила. Всю жизнь молчала. Опасалась, наверное. Шутка-ли? Она была членом партии, занимала такую должность. Времена-то какие были. От одного слова или подозрения могла все потерять, да и сама где-нибудь сгинуть из-за такого родства. А я еще помню вашего прадеда, – оживилась вдруг Нюра, – важный такой был и намного старше своей жены. Он еще до войны умер. Ходил всегда на службу в хорошем костюме и белоснежной рубахе, на глаз одевал стеклышко такое круглое на золотой цепочке, забыла, как его называли. Теперь такие не носят.
– Пенсне, – подсказала Сима. – Ну и что дальше? – спросила нетерпеливо.
– А ты не «нукай». Дай с мыслями собраться, столько годков уже прошло, имей терпение, – обиделась Нюра. – Значит, о чем я говорила? – она усиленно потерла лоб, потеряв основную нить мысли.
– О нашем прадеде, – тихо подсказала я.
– Ага, вот, значит, вспомнила. Жили они хорошо. Квартира была большая, несколько комнат. Тогда еще на площади стоял двухэтажный дом, говорили, что бывшего купца местного. Крепко зажиточный он был, а потом, как и все остальные, где-то сгинул. И следа его нет, и памяти о нем тоже нет. Во время войны попал снаряд в том дом. Это я хорошо помню. На том месте осталась одна большая яма. Следователь ее тогда воронкой назвал. Страшно-то как. Ни человека, ни его дома: одно место пустое. Но это случилось уже позже. А после революции дом купца разделили на квартиры и поселили туда важных чиновников из «новых», – она вздохнула. – Тогда все грамотные пошли на службу к новой власти. А, как иначе можно было жить? Детей кормить и растить? Ваш прадед тоже получил там квартиру на втором этаже, – Нюра сделала паузу и продолжила: – Первый этаж занимала другая семья. У них тоже была прислуга, молоденькая девушка из соседней со мной деревни. Мы с ней дружили. Во время войны она на фронт ушла и погибла, даже замуж не успела выйти… ничего так в жизни и не узнала.
