Ольга Черных - Придумай что-нибудь сама
С большим трудом мы постигали его железную и жестокую логику. Нюра же, зарыдала еще громче. Ничего нельзя было изменить и оставалось лишь скорбно согласиться с тем, что бедной тете Агнессе и на самом деле больше не требовалось ни внимания, ни сочувствия, ни лекарств.
– Прощайтесь, – сказал доктор так, словно мы расставались лишь на недельку, по случаю очередного отпуска тети. – Сейчас пришлю санитаров.
Он неторопливо собрал со стола бумаги, аккуратно сложил их в папку и, на ходу застегивая пальто, вышел из комнаты.
Было жутко и страшно. Плакала Нюра, рядом шмыгала носом Сима, а я стояла, словно окаменевшая перед кроватью, и неотрывно смотрела на бездыханное тело, совсем ни на кого не похожей, маленькой и неимоверно худенькой женщины.
Похороны – это всегда тяжело. Почти весь город пришел проститься с тетей Агнессой. Проводить ее в последний путь приехали коллеги и бывшие пациенты, а теперь уже солидные люди со всей области. Было много венков, проникновенных речей и живых цветов, которые сиротливо поджимали лепестки на морозе.
Тетя взирала на всех присутствующих с большого портрета в черной траурной рамке. Взгляд ее был строгим, и лишь, слабая, едва заметная улыбка, легко коснувшаяся губ, навсегда застыла на лице.
Конечно же, кладбище, тем более во время похорон, не самое подходящее место для встреч и свиданий. Но я все же очень боялась даже нечаянного столкновения с Борисом.
Это было неизбежно. Он стоял рядом, у самого гроба. Без шапки, совершенно не замечая холода и того, что идет снег. Скорбный взгляд был устремлен на лицо матери. Сейчас для него больше никого не существовало вокруг. Я заметила, как Борис вытер скупую мужскую слезу, опустив ниже голову. Он любил свою мать и всегда был ей хорошим и послушным сыном.
На поминки он не остался. Первым подошел к столу, выпил залпом стакан водки и, не проронив ни слова, ушел, оставив все заботы жене, все той же яркой и красивой брюнетке с пышными женскими формами, которую я когда-то видела на фотографии. Только теперь ее формы несколько укрупнились, а яркая красота с годами немного поблекла, хотя выглядела она до сих пор очень эффектно. Она чувствовала себя хозяйкой и уверенно распоряжалась за столом, поблескивая бриллиантами в ушах и на пальцах.
На следующий день мы, обнявшись, тихо и одиноко сидели в комнате тети. Мой взгляд бесцельно блуждал по стенам и вдруг остановился на зеркале, завешенном большим черным платком.
– Слышишь, Сима, – я слегка толкнула сестру, – а зеркало еще не пора открывать?
Та недоуменно пожала плечами.
– Надо спросить Нюру. Я не знаю. Наверное, лучше ничего не трогать, а то сделаем еще что-нибудь не так. Я в этих делах, сама знаешь…
Больше мы не разговаривали. Просто сидели и ждали, когда придет Нюра.
Совсем молоденькой девушкой Нюра приехала из деревни, чтобы прокормиться, и так осталась с нами. Мне, кажется, она была всегда и вынянчила всех детей в нашей семье.
Последнее время старушка жила с тетей Агнессой. Привыкшая всю жизнь ходить в мягких тапочках, она неслышно появилась в комнате и, тяжело дыша, с трудом опустилась в кресло.
– Вот мы и осиротели, девочки. Агнесса держала всех вместе, а теперь ее нет, и некому будет собирать семью.
Мы, не сговариваясь, посмотрели на небольшую фотографию на комоде, перевязанную черной ленточкой. Нюра была права. Тетя Агнесса оставалась связующим звеном между всеми родственниками. С ее уходом нарушатся все большие традиции.
– Пора и мне собираться, – сказала она бесстрастно и буднично, слегка растягивая слова. – Даже не представляю, как Агнесса будет без меня обходиться? Я ведь всю жизнь была рядом. Знала, что она любит покушать на завтрак, как нужно крахмалить ее полотенца и сколько ложек сахара положить ей в чай.
Мы с Соней испуганно переглянулись. Нюра, нисколько не обращая на нас внимания, продолжала говорить о тете, как будто та еще была жива.
– Нет, мне негоже ее оставлять… – задумчиво продолжала она, как бы рассуждая сама с собой. Похоже, она и в самом деле не замечала нашего с сестрой присутствия и бормотала свое, уткнувшись невидящим взглядом в стену.
– Нюра, Нюрочка, тетя Агнесса умерла, и мы вчера ее похоронили, – Сима поднялась с дивана и присела на корточки перед старой нянькой. – Ее тело предали земле, понимаешь? Похоронили. Ее больше нет. И ей теперь абсолютно все равно, сколько ложек сахара будет в чае? Она больше не будет его пить, потому что она больше никогда не войдет на свою кухню, никогда не сядет за стол и не возьмет чашку в руки. Ты это понимаешь? – терпеливо объясняла сестра, сдерживая слезы.
Я не вмешивалась, предоставив Симе самой разбираться. Наконец, она утомилась убеждать старую женщину в столь очевидном, и с усталым видом вернулась ко мне на диван.
Теперь была моя очередь. Самое время задать нашей няньке несколько полезных вопросов. Ее поведение заставляло серьезно задуматься о ее здоровье. Вот тогда уже никто не сможет нам поведать о том, что не успела рассказать тетя. Особенно не надеясь на успех, я все же решила попытаться.
– Нюра, скажи-ка нам лучше вот что… – начала осторожно. – Перед смертью тетя Агнесса ненадолго вернулась в сознание. Наверное, так было угодно Богу, чтобы она напоследок смогла рассказать нам то, что скрывала долгие годы. Но все произошло так быстро. Она успела сказать всего несколько слов, из которых мы ровным счетом ничего не поняли. Кроме тебя больше не у кого спросить.
Нюра уставилась на меня взглядом, в котором все читалось без малейших усилий, и упрямо молчала.
– Понимаешь, – возобновила я попытку познавательного разговора, – мне кажется, тетя Агнесса слишком поздно решила с нами поговорить. Силы ее были на исходе. Только отдельные слова, совершенно бессвязные и никакой информации. Но мы, все же, поняли, что тетя и все остальные члены семьи, хранили какую-то тайну. И, если это не бред, умирающей, значит, ты должна знать, о чем она хотела нам рассказать.
Нюра нервно теребила край платочка, постоянно прикладывая его к влажным глазам. Весь ее вид говорил о том, что она не понимает, чего я от нее хочу?
– Тетя сказала, что род наш древний и в былые времена занимал высокое положение в обществе. Это так? – Сима сразу поняла, чего я добиваюсь от старой няньки. – Ну, почему она не рассказала нам об этом раньше, когда была еще в здравом уме и ясном сознании? Умная, образованная женщина должна была понимать, что теперь такой биографией никого не удивишь. Зачем нужно было столько лет от нас все скрывать? Нюра, ответь, ты понимаешь, о чем мы говорим?
– А я что? Я ничего не знаю, – вдруг встрепенулась та. – А, если что и знала, то давно уже забыла. Вон сколько годков прошло, столько всего было за это время. Где мне упомнить? Совсем памяти нет. Да ее сроду и не было, – на лице ее был испуг. – Я и читаю-то плохо. Сколько Агнесса меня ни пыталась учить, а все мне не давалось. Только-то и умела что, нянчить детей. А теперь вот совсем старая стала и этого уже не могу, – ее маленькие глазки беспокойно забегали.
