Эдна Барресс - Под рябиной
Той ночью я спала хорошо, никакие сны меня не тревожили. На следующий день я была занята, утро пролетело быстро. В полдень я села в машину, поехала в город и очень удивилась, когда при выходе из магазина услышала, как кто-то позвал меня по имени. Кто? Мне улыбались черные глаза Марион:
— Здравствуйте, что вы здесь делаете? А, за покупками! Стивен и я скоро вас навестим.
— А вы? — парировала я. — Это совсем не ваш край.
— О, я часто приезжаю сюда. Знаете ли, устаешь от своих магазинов. Может, остановимся выпить чашечку чая?
Мне не очень хотелось тратить время, я должна вовремя позвонить Рикки, но мне хотелось полюбить Марион — и она мне нравилась.
Мы вернулись в магазин и заняли столик в ресторанчике на пятом этаже с видом на море. Я откинула волосы с разгоряченного лба.
— Болит голова? — озабоченно спросила Марион. — Не забудь, Стивен — аптекарь. Ты всегда можешь рассчитывать на совет профессионала. Я могла бы найти тебе таблетки прямо сейчас. У тебя нет нашего номера телефона?
— Нет, спасибо, — я рылась в сумке, ища записную книжку, радуясь возможности не смотреть на нее. У нее есть дети, и хотя в черных глазах не мелькнуло подозрение, я знала, женщине не надо много доказательств, чтобы догадаться. Она — они — вскоре должны узнать о ребенке, но не сейчас.
Принесли чай, и Марион умело его разлила. Пальцы ее были тонкие и длинные, как у Рикки, хотя она — не его родственница, подумалось мне. Рикки, я должна упомянуть…
— Возможно, приедет Рикки, — сказала я как бы между прочим, — посмотреть, как у меня идут дела.
— Неужели! — помедлила Марион. — Очень хорошо. Когда?
— Сегодня вечером я позвоню ему. Возможно, встретимся все вместе.
— Прекрасно, — сказала Марион. — Позвони нам. Стивен будет так рад. Прошло много времени с тех пор, как мы видели Рикки в последний раз. Скажи мне точно, сколько ему лет сейчас?
— Двадцать восемь, — ответила я. — Ему будет двадцать девять… — Я помедлила. Если Марион не остановится, то чай перельется через края прямо в блюдце!
Она заметила это и отдернула чайник.
— …восемнадцатого декабря, — закончила я. — Один из тех несчастных, у которых и Рождество и день рождения почти совпадают.
Знала ли она о письме, письме тети Эммы, которое Рикки должен был вскрыть в день своего двадцатидевятилетия? Имел ли вопрос какой-либо смысл? Мысль пролетела в мозгу. Но тетя Эмма все равно ничего не оставила, и никто, даже поверенный, не знал, что было в том письме.
Необходимо сломать этот барьер между нами, и только я одна могу это сделать. Марион уже меняла тему разговора, переводя его на мой день рождения, с улыбкой подавая мне мою чашку.
— Февраль! И Шарон тоже Водолей. Вы должны познакомиться. И вам исполнится? Двадцать три! — Она всплеснула руками. — Как жаль, что мы пропустили ваш двадцать первый день рождения!
Ободренная ее энтузиазмом, я улыбнулась в ответ. Мне действительно она нравилась. Стоит попросить ее помощи как-нибудь изгнать этих несчастных призраков Рикки.
— Прошло, должно быть, девятнадцать лет, — я повела ее обратно ко времени, которое меня интересовало, — как Рикки гостил здесь. Есть фотография, где он заснят сразу после возвращения отсюда. Я видела ее во Франции, в доме его бабушки. Я ездила навестить их в начале этого года. Именно там мы решили пожениться. (Наши отношения с ним продвинулись немного дальше, но я еще не хотела, чтобы она знала об этом).
— Как романтично, — сказала Марион. — Да, молодость. Когда-то Стивен тоже был довольно романтичным. Сейчас об этом не скажешь, не так ли?
Да уж, я бы не сказала, но продолжать не стала. Губы Марион горько изогнулись, мне же хотелось вернуться на 19 лет назад — к Рикки.
— Вспомнят ли друг друга Стюарт и Рикки? Должно быть, они играли вместе, — вставила я. — Стюарт часто приезжал в Шангри-Ла?
Улыбались только губы Марион.
— Нет. Тетя Эмма была очень нелегким человеком. Мы приезжали нечасто, да и Ричард гостил там недолго, всего несколько месяцев.
— Около девяти?
— Да, что-то вроде. Мы бы сделали больше для него. — Казалось, Марион защищала себя и Стивена. — Но все произошло очень быстро. Рикки заболел, а у тети Эммы было что-то вроде нервного расстройства, да и бабушка с дедушкой хотели поскорей вернуть его. Ведь они потеряли дочь в катастрофе.
— А чем он болел? — допытывалась я.
— О, что-то детское. Конечно, у Рикки все осложнилось из-за травмы в связи с потерей родителей. Он был очень неуравновешенным мальчиком. Он часто рассказывает о том времени? Много ли он помнит?
Она пристально наблюдала за мной.
— Кажется, нет, — медленно начала я. — А те воспоминания, что есть, нельзя назвать счастливыми. Должно быть, тетя была странной особой, но она приняла его, а ведь была уже немолода? — безжалостно нажимала я.
— Он много помнит о ней? — вновь она не ответила на мой вопрос.
И вновь я покачала головой:
— Я хочу, чтобы он вспомнил. Нельзя выбросить из головы плохие воспоминания, это как гноящаяся ранка. Вот почему я так много жду от этого отпуска. Хочу, чтобы у него остались приятные воспоминания о Шангри-Ла прежде, чем его продадут.
— Но вы ведь не сразу его продадите? — Вопрос показался несоразмерно важным.
— Нет, поверенный говорит, что весна — самое благоприятное время.
Казалось, ответ удовлетворил Марион. «И что это ее так заботит», — удивилась я.
— Расскажите мне, каким вы помните Рикки — настаивала я.
— Он был очень спокойным.
— И заикался, так?
— Нет, — непроизвольно выскочило у Марион.
— Но ведь он заикался, когда вернулся во Францию.
— Я же сказала, что не часто его видела.
Что же произошло, что превратило застенчивого малыша в настороженного, нервного ребенка, чьи черные глаза смотрели на меня с фотографии в Варе?
— Страшно вот так потерять родителей, правда? — Я сама же преподнесла Марион выход из ситуации и теперь была готова убить себя.
— Да, очень приятная пара. Мы встречались всего лишь раз. Со стороны Стивена очень мало родственников, и все довольно разбросаны по стране. Очевидно, они ехали с севера к себе домой, где-то в центральных графствах, — Марион с явной радостью пустилась в рассказ. — Он много путешествовал, и мать Рикки поехала ему навстречу, чтобы провести день вместе. Мальчик был в это время в школе, и встретил его сосед, а не мама.
Я могла себе представить тот горестный момент: маленький мальчик в недоумении ждет у школьных ворот. Бедный Рикки, стоящий у обрыва — но чего?
Марион уже подхватила сумочку:
— Нет, нет, позволь мне оплатить счет. Боже мой, совсем немного! И вы мне позвоните и скажете, сможете ли оба к нам приехать, хорошо? — Затем мы улыбнулись друг другу, и я смотрела, как Марион удалялась довольно неуклюжей походкой. Она не рассказала мне ничего о Рикки, но мы стали несколько ближе, так мне показалось.
