Александра Авророва - Развод по-русски
— А как вы узнали мой адрес? — поинтересовалась она. — Неужели дала Валерия Ивановна?
— Ну, что вы, — слегка улыбнулся Артем. — Директриса вас не любит, прицепилась бы — «зачем да почему?» У нас свои каналы.
Вера подняла брови, и он безмятежно разъяснил:
— Сейчас это не проблема. Продаются CD-диски с полной базой данных по городу, а у вас очень редкая фамилия, вас найти легко.
И, осененная смутной пока еще идеей, Вера неожиданно сообщила:
— Впрочем, вы можете мне помочь. Найти адрес одного человека. У него тоже очень редкая фамилия — Левандовский.
*****
На следующий день сразу после уроков Вера отправилась по раздобытому учениками адресу.
— Кто там? — осведомился низкий женский голос.
— Можно Анатолия Борисовича?
— А его еще нету.
Вера и без того об этом знала, однако расстроено произнесла:
— Ой, простите! Ничего, я подожду.
— Да я ума не приложу, когда он явится.
— Ничего, я подожду тут, на лестнице.
Дверь приоткрылась на ширину цепочки, блеснули большие черные глаза. Вера полагала свою внешность в данном случае весьма благоприятным фактором. Выглядеть интеллигентной женщиной в вопросах флирта являлось вечным минусом, зато теперь — несомненным плюсом. Действительно, внимательно изучив обстановку, жена Левандовского сказала:
— Да чего тут грязную стенку подпирать? Заходите.
На кухне что-то аппетитно скворчало. Вера машинально потянула носом. Вкусно! Она вспомнила, что сегодня снова забыла поесть. Никогда раньше с ней такого не случалось, она и представить не могла, как это можно — забыть поесть. Оказывается, можно, но все равно голод время от времени дает о себе знать.
— Поужинаете? — предложила хозяйка. — У меня вареники. Домашние.
— Ну, что вы! — растерялась Вера. — Я и без того вас стесню. Я бы посидела тихонько…
Идя сюда, она ожидала отпора, борьбы, а подобное гостеприимство обезоруживало.
— Поужинаете! — твердо решила женщина. — Вон, глаза голодные.
Вера покраснела, а та спокойно продолжила:
— Вот сюда садитесь. Меня зовут Галина Петровна, я Анатолию Борисовичу жена.
— А меня Вера. Вера Дмитриевна. К сожалению, я… я по довольно тягостному поводу…
— Небось из родных кто попался? Так, что ли?
Галина Петровна, судя по всему, была родом с Украины, что давало о себе знать в певучем говоре и легкости движений, которой абсолютно не мешал весьма солидный лишний вес. Впрочем, в ее статном теле этот вес не казался лишним. Некоторая бесцеремонность манер искупалась искренней доброжелательностью. И Вера решилась. В конце концов, для чего она вообще, точно последняя хамка, ворвалась сюда, в чужую квартиру? Чтобы попытаться размягчить следователя в домашней обстановке. Вот и пытайся! И, с трудом преодолевая обычную сдержанность, она начала рассказывать о Лизе и о себе, и чем дольше рассказывала, тем больше увлекалась. Трудно было найти более благодарного слушателя! Галина Петровна охала, и вздыхала, и всплескивала руками как раз в тех местах, в каких было надо, а лицо ее выражало неприкрытое сочувствие. «Если б мне еще заплакать, — подумала Вера, дойдя до самого страшного, — она бы совсем растрогалась. Только я, к сожалению, не плачу по заказу».
Стоило так решить, и слезы градом посыпались из глаз. Они текли по лицу, размазывая косметику, смешивая тушь с тенями в отвратительное месиво, и у Веры мелькнула дурацкая мысль, что, подозревай она заранее о подобном исходе, ни за что бы не накрасилась — очень уж противно быть такой грязной. Эта мысль вдруг повлекла за собой картину бьющейся в истерике Лизки — та рыдает над телом Андрюши, чистенькая и симпатичная, хотя обычно не появляется на людях без макияжа. Неужели она заранее знала? И, значит… Ничего не значит! Только бы увидеться с нею, только бы выяснить правду!
— Ну, ну, — успокаивающе похлопала свою гостью по плечу Галина Петровна. — Пойдем-ка в ванную, я тебя умою. А то мой придет, увидит, а мужики ведь, они простые. Им хорошеньких подавай. Хорошенькой и отказать не захочет, а как поглядит на тебя теперь, сразу выгонит. Мало радости теперь на тебя глядеть. И глаза не три — красные будут. У тебя пудра с собой есть?
Вера удивленно пожала плечами.
— Вы вот, молодые, теперь не пудритесь, — заметила Левандовская, — а хорошая пудра — великое дело. Стой здесь, я принесу. А то вон пятна красные по щекам, зачем нам с тобой это надо?
Однако приукрасить Веру не успела — послышался звук открываемой двери.
— Галка! — голос следователя был весьма довольным. — Где вареники? Ты обещала!
Галина Петровна обняла гостью мощной рукою и вывела в коридор.
— А, вы! — нахмурился Левандовский. — И сюда, значит, просочились? Вот уж, слезами меня не проймешь. Не слишком-то умный метод.
Вера подняла голову и решительно посмотрела ему в глаза. Она почувствовала, что слезы заставили ее упасть в его мнении, и надеялась убедить — больше их не будет. Похоже, это ей удалось. Следователь немного смягчился и почти доброжелательно произнес:
— Идите домой и не мучьте себя зря. Все равно ничем не можете помочь!
И тут вмешалась Галина Петровна.
— Зато ты можешь, — спокойно парировала она. — Вот что, Толик! Ты устроишь девочке встречу с сестренкой.
— Что? — потрясенно переспросил тот, а она уверенно продолжила:
— И не отговаривайся, пожалуйста, вашими дурными законами. Ну, нарушишь самую малость, эка невидаль! Никто тебя за это не осудит. Наоборот! Шибко принципиальных, их никто не любит. Лучше, наверное, прямо сегодня, чтобы девочке лишнюю ночь не маяться, но если уже поздно, значит, завтра. Утром. Идет?
Левандовский бросил на Веру косой взгляд, в котором проскользнуло нечто вроде восхищения, но вслух обратился к жене тоном, полным иронии.
— Значит, пытаешься склонить супруга к нарушению служебного долга? Ну-ну. Не ожидал! Однако долг превыше всего, Галчонок. «Часто слышим мы упреки от родных…» Как там дальше? «Только снова поднимает нас с зарей и уводит за собой в незримый бой наше чувство долга».
Он гордо поднял руку, декламируя последние строки, и выпятил грудь.
— Ты мне зубы-то не заговаривай! — погрозила пальцем Галина Петровна. — Ты говори ясно. Да или нет?
— Конечно, нет. А ты чего ожидала?
— Это ты чего ожидал? — подбоченясь, осведомилась она. — Вареничков? Ладно, кушай свои варенички. Нескоро в другой раз домашним-то себя побалуешь.
— Это почему? — опешил Левандовский. Он был явно не готов к подобному повороту.
— А потому! Чтобы я да для этакого индюка надутого у плиты игзоляться стала? Да ни за какие коврижки! Ишь, разбежался! Ха!
