Ирина Арбенина - За милых дам
По всей видимости, «некто» проникал в квартиры очень быстро и поистине виртуозно. Лишь однажды пенсионер, обедавший у окна, на кухне, задумчиво и сосредоточенно пережевывая вставными зубами котлету — занятие, требующее особого внимания, — заметил, что на крышу соседнего дома по тросу поднимается невероятно худой мужчина… Но утверждать, что это не было наваждением, пенсионер не мог: настолько мгновенно все произошло: мужчина промелькнул и исчез. Вполне реальным, правда, оказался неузнаваемо изуродованный труп «челночницы», обнаруженный в том доме, где был замечен верхолаз.
Напасть на след садиста — Костя Коробов так и объяснил это своей испуганной и зачарованной его рассказом родственнице — было практически невозможно. Ясно, что тот работал один и являлся, что называется, «самородком»… Есть такой сорт одиночек, свихнувшихся на каком-то пунктике. Они обдумывают свой безумный замысел иногда очень долго, не год и не два; изобретательны и тщательно готовятся… И когда такой внешне ничем не примечательный гражданин, дозрев, начинает действовать, вычислить его необычайно трудно. Главным образом, потому, что действия его нестандартны, неожиданны — аналогов нет. Это своего рода безумный гений, чье поведение не поддается логическим объяснениям. К нему нет подходов через осведомителей, поскольку он не контактирует с уголовной средой. Он совершает свое преступление и снова возвращается к нормальной жизни: на работу, в семью, заурядный, обычный Семен Семеныч, на которого и подумать-то невозможно…
Родственница слушала Костю и изумленно качала головой.
— Кожа да кости… — так сказала Женщине Марта о своем муже. — Кормлю, кормлю: и блинами, и пирогами, и борщами со сметаной, а все не впрок… И вот всю жизнь такой… ну хоть на граммулечку бы поправился.
— Болеет, что ли? — участливо поинтересовалась Женщина.
— Да здоровый… — вздохнула Марта. — И сильный, как незнамо кто… А вот никак не поправится… будто жар его какой-то изнутри иссушает…
И тогда Женщина дала ей адрес этого альфонса и сопляка, Додика Бабкина, и очень подробно объяснила, как хорошо Марте будут там платить за работу, и хозяин непривередливый: парень молодой, но богатый…
— Я с мужем только посоветуюсь, — пообещала Марта.
«Ну вот и посоветуйся со своим мужем, дорогая, — удовлетворенно улыбнулась про себя Женщина, — а уж он, твой скалолаз, решит, как ему поступить…»
Легкого поскрипывания и скрежетания, с которыми резался и выдавливался шведский пластиковый вакуумный оконный пакет, Додик не услышал… Он нежился в глубоком, мягком и нежном, как тело послушной гейши, кожаном кресле — мебель, которой Надя Хоккер обставила для него эту замечательную квартирку в мансарде, тянула на много тысяч долларов — под музыку своего обожаемого Игги Попа… Эта странная мелодия уводила, уносила его в причудливый чудесный мир, где не было Нади Хоккер с ее грубым ненасытным аппетитом нимфоманки, ежедневно требующей от него очередной порции откровенно бордельных, на ее вкус, радостей. Точна и регулярна она была при этом, как фирменный поезд «Красная стрела»… Дождь ли, снег ли, хоть землетрясение, хочется Додику или он не в настроении — не имело значения: около шести вечера Надя открывала своим ключом дверь «его» квартиры и начинала раздеваться еще в прихожей, взмокшая от спешки и похотливая, как мартовская кошка… Она так торопилась, что даже не удосуживалась заглянуть в ванную… А к каким только фокусам она не прибегала, чтобы привести слабенького и холодного Додика в «форму»…
В мире, которым он грезил под мелодию славного Игги, этой рыжей толстой коровы Хоккер не было. Зато купленная Надей мебель, пробуждающая чувственность и негу (в гораздо большей степени, чем все хоккеровские сексуальные ухищрения), там была… И эта чудная мансарда с евроотделкой, шведскими окнами, сплит-системой, джакузи и «Бош»-техникой, там тоже была. (Додика классно прикалывало, что жил он именно в мансарде — это было так стильно, клево, не по-совковому — чудненькая все-таки пришла в голову мэру идея: надстроить реконструируемые дома в центре мансардами…) И синяя новая «BMW» там тоже присутствовала. И деньги, чтобы жить легко и не мучаясь, там тоже имелись. А самой Нади там не было. Словом, Додик погружался в замечательный мир — утонченный, стильный, изящный, под стать ему самому, очень ценившему именно такие свойства жизни. В этом мире и сам Додик являлся таким, каким его воспринимали большинство окружающих, не знающих про Танечку и про Надю, про всех женщин и мужчин: благородным, независимым, гордым человеком.
Пребывать в этом мире и наслаждаться кружащей голову мелодией было так здорово, так упоительно, что Додик даже не сразу заметил, как по ногам потянуло резким стелющимся холодом из выдавленного окна, предвестником другого холода — смертельного… Додик потянулся за пультом, чтобы отрегулировать сплит-систему… И увидел мужчину, высохшего, как мумия алтайского шамана… Только глаза этого туго обтянутого кожей скелета, безумным, страстным и диким, звериным огнем горящие глаза, подсказывали Додику, что перед ним живое существо. «Боже, какой сухой…» — только и успел подумать Додик.
Инспектор швейцарской полиции Берти Фостер, расследовавший обстоятельства смерти русского миллиардера Ясновского, узнав о том, что инструктор-спасатель Андреас Брасс убит в номере московской гостиницы, только покачал головой… Граждан их кантона убивали не часто, тем более в таких экзотических местах, как московская гостиница…
Еще не так давно инспектор допрашивал Брасса в связи с гибелью Ясновского. Тогда картинка казалась совершенно прозрачной… Снег. Только снег. Смерть Ясновского выглядела настолько естественной, насколько вообще может выглядеть естественной смерть очень богатого человека, к тому же, несомненно, связанного с криминальным капиталом. Конечно, Ясновский погиб так, что и комар носа не подточит… Ни малейших зацепок, ни единого повода для сомнений…
Кроме одного: ни в какую случайность нельзя поверить стопроцентно, когда речь идет о таком господине. Преступление может быть идеальным, и можно никогда так и не узнать, кто, как и каким образом подвел жертву к гибели… Но что это преступление, а не случайность, после убийства Брасса сомневаться не приходилось. Инспектор не стал бы вторгаться на темное и опасное поле игры русской мафии — «razborky» (непереводимое русское слово) происходили по всему миру в последние годы без числа… Но в данном случае погиб гражданин Швейцарии. И инспектор возлагал свои надежды на Европейское соглашение о юридической помощи, которое в ближайшем будущем вроде бы собиралась подписать Россия, во всяком случае, обещала.
