Гарольд Роббинс - Прощай, Жаннет
– А где мама? – спросила она, выходя из вагона. Он потянулся за ее саквояжем.
– Она неважно себя чувствует, мадмуазель Жаннет, – ответил он. – И ждет вас дома.
– Что с ней? – спросила девушка, еле поспевая за ним. Шофер как-то странно взглянул на нее.
– Ничего серьезного, – уклончиво ответил он. Она прошла за ним на привокзальную площадь, где их ждал черный „роллс-ройс», как раз под знаком „парковка запрещена». Шофер был уверен, что ни один жандарм не посмеет к нему приблизиться. Рене открыл дверцу, и Жаннет села в машину. Он поставил саквояж на переднее сидение, и машина тронулась.
Был час пик, на улицах – толпы парижан, возвращающихся с работы, на каждом перекрестке пробка. Шофер взглянул в зеркало и увидел, что девушка разглядывает витрины, мимо которых они проезжают.
– Все кинулись за рождественскими подарками, – заметил он.
– Да.
– По радио передавали, что будет снег.
– В Швейцарии снег идет с последней недели октября.
– Вы катались на лыжах? – спросил он.
– Разумеется. Что там еще делать?
Говорить было больше не о чем, и остаток пути они ехали молча. Он не успел открыть ей дверь, а она уже выскочила из машины, взбежала по ступенькам и нажала на кнопку звонка. Анри открыл дверь. На бегу бросив ему Bonjour,[21] она быстро поднялась по лестнице, остановилась у комнаты матери и постучала.
Голос матери отозвался:
– Entrez.
Жаннет открыла дверь и ворвалась в комнату.
– Maman! – воскликнула она. И внезапно замерла, приоткрыв от изумления рот.
Таня верно поняла выражение ее лица и попыталась пошутить.
– Ну, не такая уж я огромная. Всего шесть месяцев. По голосу Жаннет чувствовалось, как глубоко она потрясена.
– Но ты мне ничего не говорила!
– А что было говорить? – спросила Таня. – Случается и такое.
Неожиданно голос Жаннет стал злым.
– Я не ребенок. Ты могла мне сказать. Таня молчала, растерявшись от ее гнева. Жаннет попыталась поймать взгляд матери.
– Он изнасиловал тебя. Вот почему ты мне ничего не сказала. Тебе было стыдно.
– Нет, Жаннет, все было совсем не так.
В голосе Жаннет послышалось отвращение.
– Ты хочешь сказать, что сама позволила ему… Таня молчала. Впервые она не знала, что сказать дочери. Наконец решилась.
– Может, тебе лучше пойти к себе и принять ванну? Поговорим потом.
Губы Жаннет сжались.
– Однажды ты сказала, что не хочешь больше детей. Таня повысила голос.
– Делай, как я сказала, Жаннет. Иди к себе. Мы поговорим позже, когда ты успокоишься.
Жаннет повернулась и пошла в коридор, соединяющий их комнаты.
– Нет, – остановила ее Таня. – Для тебя приготовили бывшую комнату Мориса.
– А в моей теперь кто? – зло спросила Жаннет. – Морис?
– Нет, – ответила Таня. – Он больше с нами не живет. В твоей комнате будет детская.
Жаннет смотрела на мать, в глазах закипали слезы.
– Счастливого Рождества, мама, – с горечью выкрикнула она и, рыдая, выбежала из комнаты.
Таня долго смотрела на закрывшуюся дверь. Она услышала, как Жаннет сбежала по лестнице в холл. Она собралась было пойти за ней, но передумала и устало опустилась в кресло. Переживет. Когда дочь успокоится, они поговорят, и Таня объяснит ей, что случилось.
Но Таня ошиблась. Жаннет не стала дожидаться ее объяснений. Вместо того чтобы идти к себе в комнату, она выбежала на улицу, взяла такси и ночным поездом вернулась в школу, в Лугано.
– Понадобится два года, – сказал Иоганн. – В будущем году ничего не выйдет. Вся наша продукция уже запродана нашим постоянным клиентам.
Таня взглянула на лежащий перед ней отчет и кивнула.
– Может, это и хорошо. У нас будет больше времени для работы над этикеткой и рекламой.
– У меня есть интересное предложение, – сказал Швебель. – Сейчас продаются два небольших предприятия, занимающихся розливом по бутылкам. Можно было бы заполучить их сравнительно недорого.
– Разузнай все и сообщи мне.
– Еще одно, – продолжил он. – Мне кажется, нам не стоит ориентироваться на внутренний рынок. Нам придется пробивать себе дорогу, конкурируя с известными виноделами, а ты ведь знаешь французов. Снобизм, традиции – и никаких перемен. Мне кажется, мы должны нацеливаться на Америку. Винный рынок там еще только начинает складываться, и мы в состоянии выдержать конкуренцию где-то в среднем диапазоне – в смысле цены. Там французская этикетка – сама по себе реклама.
– Разумно.
– Есть уже несколько заинтересованных крупных оптовиков из США. Обещают хорошие деньги и хорошую рекламу. Я даже думаю, что мы сможем получить у них достаточно большой аванс, чтобы заплатить за заводик, о котором я тебе только что говорил – Нам не нужны их деньги, – сказала Таня.
– Верно, – согласился Иоганн. – Но всегда лучше использовать чужой капитал, а не свой собственный. Кроме того, у нас будут деньги, чтобы приобрести Maison de couture[22] и финансировать его. Я не знаю ни одного прибыльного, они все только теряют деньги, даже Шанель.
– Она возвращает все сторицей на духах. И еще прибыль имеет. Мы это знаем. В конце концов, мы даже не в состоянии поставить ей все необходимое сырье для производства духов. Рано или поздно этим займутся все кутюрье. Я хочу быть первой.
– Я не уверен, – возразил Иоганн. – Убытки, которые несут дома моделей, огромны. И все, с кем бы я ни говорил, только за использование их имени готовы содрать с нас три шкуры.
– Есть тут у меня на примете одна фирма, которая нам по карману, – заметила она. – Шики.
Швебель широко раскрыл глаза.
– Японец? Да его показы стали самой большой сенсацией сезона. „Vogue» и „L'Officiel» ни о ком, кроме него, и не пишут. Даже газеты утверждают, что он нечто.
Таня рассмеялась.
– Уж эта мне пресса. Его модели ужасны, газеты от них в восторге. Но его одежду никто никогда носить не будет. Она совершенно непрактична, никто ее не купит. Жак Шарелли говорил, что дела у него идут паршиво и он по уши в долгах.
– Тогда зачем он нужен тебе? Она улыбнулась.
– Имя. При хорошей рекламе может получиться. Немножко причешем его. И не забывай, что приносит настоящие деньги. Коко Шанель это хорошо знает. Духи. Если мы будем выпускать 25 процентов Шанель № 5, хорошо заработаем. А потом, кто знает, можно заняться и косметикой. – Она перевела дыхание и взглянула на него. – Как это глупо, быть женщиной. Столько дел, и вот вам: я беременна.
Он сочувственно покачал головой.
– Еще всего два месяца.
Она молчала, размышляя. Потом тяжело вздохнула. – Я волнуюсь.
– Не о чем беспокоиться, – поспешил успокоить ее Иоганн. – Все будет отлично.
– Как знать, – покачала головой Таня. – Я уже не так молода, могут быть осложнения.
