Сергей Бакшеев - Отравленная страсть
– Это аксиома. А все аксиомы банальны.
– Я учу ее водить машину. И все!
– Ну и хорошо, – неожиданно согласился Сашка. Отряхнул от песка ладони и встал на скрещенных ногах, не опираясь руками. – Пора идти к ним. А то неудобняк получается.
– Любопытно, о чем они болтают без нас?
– Если предположить зеркальное отображение, то о мужиках. О чем же еще! Подсчитывают коэффициент мужской красоты!
Мы дружно рассмеялись. Придумать систему измерения качества цифрами способна только прямолинейная мужская логика. Тепло – холодно, сильно – слабо, красиво – уродливо, для женщин достаточно и этих понятий. А среди мужчин рано или поздно обязательно найдется настырный, придумает единицу измерения и обязательно назовет своим именем. Вот и появляются в учебниках Цельсии, Фаренгейты, Ньютоны, Амперы, Вольты и прочие Бойли-Мариотты. Ну хоть бы одна женская фамилия в этом ряду затесалась!
Мы с Сашкой пока скромно названием КЖК ограничились. Может, со временем потомки переименуют нашу систему измерения в коэффициент Заколова-Евтушенко?
Ирина и Ольга молча загорали животами кверху. Хоть и лежали они рядом, но по отстраненным позам казалось, что между ними пробежала черная кошка.
– Не успели соскучиться? – Я как мог старался быть веселым.
– С вами тоже не больно весело, – открыла глаза Ольга. – Хоть анекдот рассказали бы. А то шляетесь где-то, а дамы скучают.
Ирина перевернулась на живот, накрыв голову платком.
– Исправимся! – бодро крикнул я. – Анекдот вам расскажет Александр. А я протру в машине. Мы там так натоптали. Саша, весели девушек.
Я тут же удалился, не давая возможности никому опомниться.
Мне не давала покоя мысль, что в салоне автомобиля могут найти ворсинки от костюма Воробьева. Насчет зажима для галстука еще можно что-то придумать, да и изъяли его без понятых. Но если к нему добавится еще одна улика, тут уже вряд ли отвертишься.
Подходящую бутылку для воды я нашел рядом с мусорным баком. Дерматиновая обивка автомобиля протиралась хорошо. Я искренне радовался, что салон не велюровый. Открыв обе задние дверцы, я дал возможность сиденью и коврикам просохнуть.
В машину засунулась любопытная морда большой собаки, похожей на овчарку. Она несколько раз потянула влажным носом и хотела было развернуться, но я ее остановил. В голову пришла неожиданная идея.
– Что, Шавка, есть, наверное, хочешь? – Я посмотрел в грустные глаза давно нечесаной псины. – А у нас есть бутерброд. Подожди, сейчас принесу.
Собака послушно села, в глазах появился интерес.
– Охраняй! Никого не пускай! – приказал я и побежал к ребятам.
– У тебя бутерброд с колбасой есть? – наскочил я на Ирину, обдав ее струей песка.
– Да потише ты! – Глебова недовольно отряхивалась. – Есть. Там в пакете. Берите, а то испортятся.
Я выхватил бутерброд с вареной колбасой и вернулся к машине. Собака ответственно выполняла порученное задание.
– Это тебе, Шавка.
Дворняга согласилась с новым именем, приноравливаясь цапнуть колбасу.
– Заползай сюда. – Я положил бутерброд на середину заднего сиденья автомобиля. – Да, да, можно. Я разрешаю.
Шавка осторожно ступила в салон, одним глазом кося на колбасу, другим – следя за мной. Уяснив, что подвоха нет, она быстро заглотила бутерброд.
– А теперь можешь полежать. Я серьезно. Давай, давай. – Я мягко свалил Шавку на диван. – Почешись, повертись.
Она поняла меня и заелозила спиной.
– Вот так, не стесняйся. Прелестная собачка.
Когда мы расстались с Шавкой, все сиденье в машине было усыпано собачьей шерстью. Вот теперь пусть эксперты поработают, если захотят.
Я вернулся, весьма довольный собой.
Ирина приподнялась на локтях, сдвинула очки на лоб.
– Ребята, я вспомнила, у меня еще куча дел, мне пора. – В ее глазах читалась нешуточная озабоченность. Когда-то я уже видел такой взгляд – решительный, со скрытой злостью. Ирина кивнула мне: – Ты оставайся. Я попробую сама доехать.
– Отсюда далеко. Ты не сможешь, – попытался возразить я. – Хочешь, помогу.
– Я потихоньку. Не волнуйся. – Она выдернула из моих рук ключи.
– Но… Может, еще искупаемся?
Глебова быстро подхватила в охапку вещи и ушла не оглядываясь. Босые пятки оставляли в сухом песке зыбкие ямки. Сзади в однотонном синем купальнике Ирина выглядела интереснее, чем спереди. Я провожал глазами ее хрупкую фигуру, пока она не скрылась в будочке раздевалки. Теперь мне были видны лишь ее ноги. По их движениям я легко угадывал все этапы переодевания. Поднялась одна ступня, затем другая – сейчас она совершенно голая. Потом внизу мелькнуло что-то белое, и движения повторились – теперь она в трусиках.
Сбоку что-то назойливо щекотало висок. Я повернул голову и натолкнулся на ехидный взгляд Карповой. Щеки мгновенно потеплели. Ольга глаз не отводила, сквозь ее улыбку проступали нотки тщеславной радости.
– Один, совсем один, – качая головой, картинно посочувствовала она и тут же отвернулась к Евтушенко: – Саша, намажь спину кремом. У меня в сумке тюбик.
Я хотел ответить чем-то дерзким, но неожиданно вспомнил, когда видел тот самый огонь отчаянной решимости в глазах Ирины, что и несколько минут назад. Это было в тот день, когда Калинин ласково чмокнул в коридоре университета Евгению Русинову. Ирина плакала в кабинете и ожесточенно твердила: «Я его убью, убью!»
Я тут же забыл про Карпову и обернулся к кабинке раздевалки. Щель внизу сквозила пустотой. Распахнутая дверца приглашала следующего. Сквозь разномастную какофонию звуков, дрожащих над пляжем, я услышал шум двигателя отъезжающей «Волги».
ГЛАВА 12
В общежитие я вернулся один. Евтушенко и Карпова остались на пляже. Я упал на кровать и закрыл глаза. И сразу же появилась Женя. Ее неясный образ осязаемо витал передо мной.
Нельзя сказать, что в этом ощущении было что-то необычное. В последние два дня жгучая заноза любви сидела во мне и постоянно напоминала о желанной девушке. В любой момент я мог вспомнить ее и начать мысленно с ней разговаривать. Во мне бродили и требовали выхода сотни слов, ласковых и простых, смешных и грустных, которые я хотел сказать ей. Я просыпался и, даже не открыв глаза, думал о ней. А может, она была со мной еще во сне? И где кончался сон и начинались мечты, я не знал. Она была со мной всегда. И не было никаких сил и возможности выковырнуть эту острую, но сладкую занозу.
В мечтах я видел ее глаза, улыбку, волосы, тело, я даже ощущал ее прикосновения, но не слышал ее слов. Почему-то она всегда молчала.
И сейчас, лежа с закрытыми глазами, говорил только я. Я подыскивал слова, чтобы извиниться за вчерашний дурацкий уход. Подумать только, я обиделся на нее за то, что она любила другого! Я, появившийся в ее жизни только два дня назад, требовал, чтобы она зачеркнула три предыдущих года. Я запрещал ей любить в прошлом!
