Татьяна Полякова - Судьба-волшебница
– Ну, жизнь впереди у тебя, надеюсь, еще долгая…
Он усмехнулся и с видом обиженного ребенка стал в окно смотреть, а я засобиралась домой, сочтя момент подходящим. Разумеется, Дохлый решил меня подвезти. Минут через двадцать мы наконец-то простились у моего подъезда; чтобы ускорить процесс, мне пришлось продиктовать номер своего мобильного.
Тут я вспомнила об Ирке, которой уже надлежало бы объявиться, взглянула на мобильный, забеспокоившись, что за разговорами пропустила ее звонок. Но никаких звонков не было. Подумала позвонить сама, однако делать этого не стала. Если Ирка не звонит, значит, все еще занята. Хотя все происходящее выглядит довольно странно: подруга настойчиво просила приехать, я приезжаю, но… Не так я представляла встречу старых друзей. А на деле все с ног на голову: Арни допек своим вниманием, а Ирка с Горой заняты неведомо чем.
Звонка я в тот вечер так и не дождалась. Сама звонить тоже не стала, на сей раз из принципа: не звонит, ну и ладно.
Ночь выдалась беспокойной, в том смысле что спала я плохо, а если и удавалось заснуть, то сны являлись тревожные, а под утро и вовсе приснился кошмар. Оттого кофе я пила в легком раздражении и в некоторой обиде на судьбу. Все-таки позвонила Ирке, но только для того, чтобы сообщить: я уезжаю. Провожать меня не обязательно, однако попрощаться бы хотелось. Мобильный Ирки был отключен. То же самое с телефоном Горы.
– Очень мило, – фыркнула я.
Тут в дверь позвонили. Я пошла открывать, гадая, кого увижу: дорогих друзей, вспомнивших наконец-то обо мне, или Стасю? И не отгадала. На пороге стоял Герман. Я мысленно выругалась, а вслух сказала:
– Задолбали вы, братья Купченко. Сегодня отбываю по месту жительства, так что прибежал ты напрасно.
Герман в ответ улыбнулся. Вполне по-человечески, кстати.
– В квартиру впустишь? – спросил ворчливо.
– Зачем?
– Не тут же стоять…
Я пожала плечами и направилась в кухню, он, захлопнув дверь, пошел за мной.
– Квартира словно не твоя, – заметил, оглядываясь.
– Так и есть.
– Хочешь, я ее куплю?
– Купи. Вот только зачем она тебе? От меня избавиться? Я и так сегодня уезжаю.
– Значит, сегодня?
– Могу билет показать.
– Без надобности. Возвращаешься к себе в Питер? – Я постаралась своего удивления никак не демонстрировать, а Герман усмехнулся: – Думала, я не знал, где ты?
– Думала, тебе это безразлично.
– Если бы… – он вновь усмехнулся. – Дело давнее… но… я до сих пор… в общем, прости меня, если можешь.
Хорошо, что я на стуле сидела, не то ноги бы точно подкосились. Должно быть, Герман за эти годы сильно переменился, не в его привычках просить прощения, особенно у меня. Чудеса. Однако как ни была я поражена такими переменами, нашла в себе силы ответить спокойно.
– Ты прав, дело давнее, и я тебя давно простила.
Я не знала, что еще сказать, и надо ли говорить, Герман, наверное, тоже не знал, пауза затягивалась, мы старательно отводили взгляд. Наконец он произнес:
– Арни у тебя вечером был?
– Да, поработал водителем. Съездили в пару мест, посидели в кафе.
– Невеста его рвет и мечет, вчера их ждали в ресторане, где будет проходить торжество, собирались меню обсудить.
Говорил он с усмешкой и без злости, точно все это его совсем не касалось.
– Извини, не знала…
– Ты тут ни при чем, – махнул он рукой. – Вообще-то, братик прав: жениться надо по любви. Ты как считаешь?
– Разбирайтесь сами.
– Невесту эту я ему нашел, – продолжил Герман. – Он все по тебе сох. В Америку собирался. Скажи я ему, что ты в Питере, сорвался бы в тот же день.
– Спасибо, что промолчал. Надеюсь, что и впредь мое местопребывание останется в тайне.
– Значит, у братца нет шансов?
– Никаких.
– Что ж, судьбу не обманешь. Хотя попытаться всегда можно. – Он засмеялся и мне подмигнул. – Как у тебя, все нормально? Парень есть? – Я поморщилась и головой покачала. – Не стоило спрашивать? – хмыкнул Герман. – Ну, извини.
– Спрашивай на здоровье. Парня нет. Для девушки это всегда обидно, оттого и морщусь.
– А чего так? Ты ж красавица!
– Венец безбрачия.
– Это кто сказал?
– Цыганка на вокзале.
– Нашла кому верить. У меня, кстати, тоже никого. То есть баб пруд пруди, но… все взаимозаменяемы. Наверное, тоже венец. – Он вновь хохотнул. – Как отрезало. Должно быть, на небесах решили, это мне за тупость.
– Ты вроде дураком не был?
– Да? Чего ж тогда дурака свалял? Как бабуля-покойница говорила, что имеем – не храним, потерявши – плачем. – Он хлопнул ладонями по коленям, точно подводя черту, и поднялся. – Ладно, я пошел. Арни гони в шею. Он тебе не пара. И сам об этом прекрасно знает. Пусть со своей Наташкой мучается, она в нем души не чает. Питеру привет. Я там довольно часто бываю, по делам. Мимо твоего дома пару раз проезжал.
Он направился в прихожую, я плелась за ним. Герман открыл дверь и, уже стоя на пороге, спросил нерешительно:
– Позвонить-то можно будет?
– Звони, – промямлила я.
– Тогда диктуй номер.
Я продиктовала, он кивнул:
– Я запомню, – вышел и захлопнул дверь. А я повалилась на банкетку, счастливо оказавшуюся рядом, и уставилась на стену в крайнем недоумении. Это мне сейчас все привиделось? Или Герман в самом деле сожалеет? Он мне почти в любви признался или у меня глюки? Вчера был готов мне голову откусить, а сегодня нате вам: если можешь, прости. И что теперь? «Билет сдавать, – услужливо предложил внутренний голос. – Себе-то не ври, все эти годы ты продолжала сохнуть по этому придурку, уступившему тебя родному братцу, как место в троллейбусе».
Положим, со мной все более-менее ясно, обалдела от счастья или просто от неожиданности, но Герман… Если понял, что дурака свалял, чего ждал? Сам же сказал: в Питере бывает часто. Боялся нарваться на неласковый прием? Герман не из тех, кого это остановит. Парень он решительный. Тогда что? Хотел сначала Дохлого пристроить? А мне, значит, спокойно ждать своей очереди? Сомнительно, но как раз в его духе. Тогда с какой стати вчера зверем смотрел? А сегодня вдруг запел серенаду о былой любви. Хотя, если рассудить, о любви он не сказал ни слова. Сожалеет – да, хотел бы встретиться – тоже да. По крайней мере, намекнул, что позвонит. Ну, и отдельный куплет на тему: ты одна и я один. В общем, встретились два одиночества…
Нет, сдавать билет я не буду. Уж столько лет терпела и еще потерплю. Облегчать ему жизнь точно не собираюсь. Но беспокойство нарастало, эмоции зашкаливали и поражали своей противоречивостью: то хотелось немедленно броситься Герману в объятия со словами «Где ты раньше был?», то бежать отсюда сломя голову, не дожидаясь поезда в Петербург. Чудеса… Вопрос, люблю я его или уже нет, тоже оставался открытым, вдруг выяснилось, что все не так однозначно. Обида все эти годы точно была, но обида и любовь слеплены из разного теста.
