Татьяна Купер - РУССКАЯ ЖЕНА
Правительство объявило о катастрофе только через две недели. В городе началась неимоверная паника, и я поспешно забрала своего сына из санатория, чтобы отвезти его в Москву. Я позвонила папе, и он согласился нас принять. Билеты достать было невозможно, но у нас был знакомый проводник, который посадил нас в свой вагон. На следующее утро мы уже были в Москве. Папа принял нас холодно, и они с женой тут же укатили на дачу, оставив нас с Витей в своей городской квартире.
Тогда все советские предприятия участвовали в программе помощи сельскому хозяйству, и все рабочие и служащие ездили в деревню, чтобы отработать определенное количество часов. Юля попросила, чтобы я поехала поработать пару дней вместо нее, пока они возьмут Витю на дачу. Мое состояние не улучшалось, даже наоборот – теперь прибавились панические атаки, но я никогда не научилась говорить «Нет», к тому же мне не хотелось подвести Юлю. Рано утром я села в поезд, но где-то на третьей станции страх так перекрыл моё дыхание, что мне тут же пришлось вернуться в Москву. Я в очередной раз стала причиной их разочарования, и папа еще долго недоумевал: «Какая депрессия?? Я не понимаю, что это такое. И с депрессией люди работают!».
Я прожила в их доме недели четыре, но потом решила вернуться в Киев, так как у меня заканчивались лекарства, и к тому же я чувствовала себя нежеланной гостьей – каждый день мне давали понять, что меня тут просто терпят. Так как два месяца назад дочка Олега Аня оставила меня раздетой, я попросила у папы 20 рублей, чтобы купить себе кофточку. Он резко повернулся ко мне, и его лицо буквально исказилось от возмущения: «Какие 20 рублей? Ты что, с ума сошла? Скажи спасибо, что тебя тут кормят!!»
Правда, помимо расходов на еду, им пришлось потратиться на железнодорожный билет, чтобы отправить меня обратно в Киев, плюс на бензин, чтобы отвезти меня на машине на вокзал. Они, правда, не проводили меня на перрон – просто открыли дверь машины и сказали: «Выходи быстро!». Мы даже не успели попрощаться, и теперь я стояла одна возле входа на вокзал, провожая взглядом машину, уносящую моего пятилетнего сына – он сидел на заднем сиденье, бил маленькими ручками по заднему стеклу и безутешно плакал. Много лет спустя Виктор признался, что не мог тогда понять, почему его маму оставили на улице с вещами.
Папа с Юлей согласились присмотреть за Витей, пока не пройдет опасность радиации, и отдали его в круглосуточный садик. По непредвиденному стечению обстоятельств, мы были разлучены на целые девять месяцев.
Как только я села в поезд, у меня тут же началась паническая атака – с недавнего времени я совершенно перестала выносить транспорт. А тут мне предстояло ехать целую ночь, одной в закрытом душном купе, вдали от дома, больницы и Скорой помощи. Это было самое невыносимое физическое состояние, какое только я когда-либо испытала в своей жизни! Беспричинный страх бушевал в моём теле, и спазмы свели желудок от физической и душевной боли. Я в отчаянии заползла в угол купе, накрылась одеялом и начала ждать окончания этой пытки. Поездка длилась 12 часов, и я считала каждую минуту…
Наконец, поезд прибыл на перрон Киевского вокзала. Совершенно обессилевшая, я вышла из вагона и побрела на станцию Метро. Зайдя в дом и опустив сумку на пол, я поняла, что у меня большая проблема и мне нужна срочная медицинская помощь. Я почти не ела и не спала, весила 42 кг, и испытывала панику, страх и боль каждую минуту своей жизни. Страдания были невыносимыми!
В полном отчаянии я позвонила Сергею, и он обещал приехать после вечерней смены. Мы не виделись больше месяца, и когда в два часа ночи он вошел в квартиру и прижал меня к себе, я с ужасом осознала, до какой степени мне нужен этот человек. Я опять чувствовала восхитительный, нежный трепет перед жизнью! В своем очередном стихотворении я написала ему: «И в лучах восторженного взгляда я черпаю силы дальше жить – хоть на миг ты даришь мне награду радоваться жизни и любить».
Весёлость и бодрость Сергея были такими разительными на фоне моих страданий, что меня это временами пугало. Он как будто прибыл из другого мира… В ту ночь он остался со мной, и я прижимала его к себе в таком отчаянии, как будто это была моя последняя надежда вернуться к нормальной жизни, последний шанс оттолкнуть темноту и вырваться из плена болезни. Но настало утро, и вместе с ним ушли ночные призраки счастья и тщетные надежды, которыми я себя обманывала целую ночь.
Сергей не звонил – моя любовь была безответной. Я оказалась у закрытой двери, код которой мне был совершенно неизвестен. И тогда дрожащими руками я стала подбирать различные отмычки, постепенно превращаясь в рабу любви и нищую на парапете, готовую с протянутой рукой вымаливать редкие свидания. Еще никогда я так низко не падала – депрессия окончательно поставила меня на колени.
В один из дней я не выдержала это молчание и отправилась со своей подругой в районное отделение к Сергею. Он отвёл меня в какой-то зал заседания, чтобы мы могли спокойно поговорить наедине. Я протянула ему стихи, которые писала для него с первых дней нашего знакомства, и молча ушла. На следующий день я легла на обследование в диспансер. В курс лечения входили большие дозы транквилизаторов и внутривенная глюкоза, потому что я не могла кушать. К концу месяца я набрала вес, и даже стала себя лучше чувствовать, но это состояние приходилось постоянно поддерживать огромной дозой лекарств. Практически меня сделали настоящим наркоманом.
Сергей появился через пару дней, и в проеме двери я сначала увидела огромный букет роз, а затем и его самого. Стихи подействовали! Он признался, что тоже увлекается стихами, и ему нравилось, что наши отношения приняли форму стихотворного романа. Его визит принес мне огромное облегчение, но в глубине души я всё же понимала, что им двигало всего лишь любопытство. Теперь я стала настоящим мастером-манипулятором – стихи о любви были не только потребностью души (я их писала с пятнадцати лет), но и способом заинтересовать Сергея и завоевать его любовь. Они спасали меня от депрессии и стали теми жалкими отмычками, которыми я пыталась открыть очередную закрытую дверь.
Вся жизнь превратилась в сплошное ожидание – ожидание человека, которого никогда не было рядом. Сергей жил своей неведомой жизнью, у него была работа, жена и ребенок, а также другие любовницы, в чем он признался мне позже. Но у меня не было сил подняться, сказать «Нет!» или запротестовать, поэтому я находила в этом ожидании какую-то слабую, горькую надежду на будущее. В моей любви к Сергею было что-то фатальное, неизбежное и бесповоротное. Она не подчинялось никакой логике, и не имела никакого здравого смысла. Я просто купалась в безнадежности и обреченности, погибала от боли, и эта безнадёжная любовь только усиливала эту боль. Каждое утро я открывала глаза и жалела о том, что проснулась вообще – так невыносима была боль, преследующая меня каждую минуту. А вечером ложилась в постель с одной-единственной надеждой, что завтра боль и страдания уйдут, или, по крайней мере, утихнут. Но боль не утихала, и следующий день был таким же длинным и мучительным, как и предыдущие.
Я пожинала плоды своего наследия, и вся моя жизнь отразилась в этих отношениях. Это не было убеганием от прошлого, как когда-то в отношениях с Виктором. Теперь прошлое полностью контролировало меня, накрепко приковав к себе тяжелыми кандалами ненужности и одиночества, вины и стыда, навязанные мне с самого раннего детства, и ставшие моими полновластными хозяевами.
Меня выписали из диспансера через месяц, но лечение не принесло никакого облегчения – панические атаки становились всё более тяжелыми и частыми, особенно когда Сергей долго не приходил, и когда ожидание становилось совершенно невыносимым. Он стал моей Скорой помощью, моей кислородной маской, без которой я уже больше не могла существовать – теперь я попала в полную зависимость не только от лекарств, но и от этого человека. В нём я видела всё то, что мне отчаянно было необходимо самой – сила, здоровье, неукротимый жизненный аппетит, и какая-то непобедимая уверенность в себе. Он был уравновешен и спокоен, всегда контролировал и владел ситуацией – наверняка он был хозяином своей жизни. Жизнь для него была одновременно большим приключением и захватывающей игрой. А я была всего лишь его выигрышной ставкой, или редкой куклой, как он сам меня называл. Ведь не всякий мужчина, после проведенной ночи с женщиной, получает от неё стихи.
Я продолжала страдать, панические атаки стали повседневной реальностью, и однажды вечером, не выдержав, я вызвала Скорую помощь, умоляя санитаров отвезти меня в психиатрическую больницу. Началось долгое и тяжелое лечение – теперь меня посадили на антидепрессанты и использовали другой варварский метод лечения – введение серы. После укола серой у меня поднималась высокая температура, вызывающая полное изнеможение, затем мне давали один день отдыха, после чего серу вводили опять. Предполагалось, что такое изнуряющее лечение должно было облегчить депрессию, но мне не помогало ничего… Мне нужен был только Сергей.
