Тадеуш Доленга-Мостович - Дневник пани Ганки (Дневник любви)
В первый момент, когда я ее увидела, мне показалось, что это та самая женщина, которую я встретила на лестнице у Роберта во время своего первого визита. Но, оказывается, я ошиблась. Во-первых, та была совсем рыжая, во-вторых, несколько выше, а в-третьих, сам Роберт на мой вопрос, знает ли он мисс Элизабет Норман, ответил, что никогда не слышал о такой. Он даже удивился, откуда я взяла это имя. Я очень доверяю Роберту и охотно рассказала бы ему обо всем. Ясно, что такой сообразительный человек, как он, нашел бы выход из положения. Сумел бы что-то мне посоветовать, каким-то образом помочь. Но, к сожалению, я торжественно пообещала дяде не доверяться никому ни словом. В конце концов, если дядя считает, что нужно молчать, то, наверное, он прав. Надо положиться на его опыт.
Удивил он меня своим опытом. Ведь благодаря ему открылось то, что открылось. Но расскажу обо всем по порядку.
Когда в воскресенье вечером мы с Тото и его кузеном Лобоневским проходили через вестибюль «Бристоля», я увидела дядю, внимательно читающего газету. Он был в смокинге. Кстати, он единственный человек, который в смокинге не похож на официанта. Во время ужина меня вызвали к телефону. Конечно, это был не телефон, а дядя. Не теряя времени на лишние разговоры, он показал мне полоску почтовой бумаги.
— Узнаешь этот почерк? — спросил он.
Я сразу его узнала. Это был ее почерк. Я бы узнала его даже в аду. Оказывается, дядя дал хорошие чаевые горничной, убиравшей номер панны Норман, чтобы она получила хоть клочок бумаги исписанный англичанкой. На отрывке можно было прочесть слова: «… nd I now in War …»
Как видно, это должно было означать: «и я теперь в Варшаве». В конце концов, и бумага была та же.
— А теперь, — спросил дядя, — хочешь ее увидеть?
— Где она? — забеспокоилась я.
— Сидит в ресторане. Маленький столик за второй колонной. Она одна, одета в темно-зеленое платье и горжетку из серебристых лис.
— Она красивая? — спросила я.
Дядя блеснул моноклем и сказал:
— First class. (Первый сорт (англ.).)
Я была неприятно поражена и подумала, что дядя преувеличивает. Но он добавил:
— Опомнись, детка, и не вздумай гримасничать. Постарайся обращать на нее как можно меньше внимания. А то все испортишь. Нельзя чтобы она заметила, что ты к ней присматриваешься. Подумай сама: ей достаточно узнать у официанта твою фамилию. А тебя здесь знают очень хорошо.
Я торжественно поклялась дяде, что буду держать себя в руках. И за весь ужин лишь три или, может, четыре раза посмотрела в ее сторону. Больше не могла, потому что сидела к ней спиной. Зато Лобоневский откровенно ел ее глазами. Но недолго, потому что, поужинав, она сразу же вышла. Что я могу о ней сказать? Она изящная, имеет хорошую фигуру. Походка у нее тоже красивая. Одета первоклассно, хотя модель ее платья скорее напоминает Вену, чем Париж.
На протяжении всего ужина Тото надоедал мне вопросами, что со мной и как я себя чувствую. Ох, эти мужчины! Им и в голову не приходит, что в женской душе может бушевать целый океан чувств. Если бы они читали Налковскую, то поняли бы, что в нас творится. Я уже не говорю о Тото, который, кроме «Всадника и коневода», не возьмет в руки печатного издания. И если даже такие, как мой Яцек, зевают, читая «Богумила и Барбару», то это действительно немыслимо. Они глубокомысленно заявляют, что женщины непостижимые загадки. Они неспособны нас понять, а когда имеют возможность узнать о нас побольше из женской литературы, то предпочитают играть в бридж. Интересно, что думает об этом Роберт. Надо будет поговорить с ним на эту тему.
Вернувшись домой, я даже позвонила ему, но никто не ответил. Правда, было уже два часа ночи. Он мог спать и выключить телефон. Это даже хорошо, что он так делает. Женщины, видимо, не дают ему покоя, названивая за полночь.
Поскольку утром тетя Магдалена принялась убирать в квартире, мне пришлось назначить дяде свидание в небольшой кондитерской на углу. Я могу встречаться с ним там совершенно спокойно, потому что никто из общества в такие кондитерские не заглядывает.
Дядя был доволен собой. Оказалось, что ночью ему хорошо шла карта, а кроме того, он собрал дальнейшие сведения о той женщине?
Он видел собственными глазами ее паспорт. Узнал, что она очень редко выходит из отеля, не посылает, по крайней мере через прислугу, никаких писем и что приехала из Вены. (Об этом я и сама догадалась по ее платью. Мой глаз никогда мне не изменяет).
— Что же дальше? — спросила я дядю.
— Будет нелегко, — начал он, — так как теперь придется идти двумя путями. Прежде всего, следует обратиться в какую-нибудь бельгийскую розыскную контору или детективное бюро. Сейчас я объясню тебе, детка, почему это важно. Дело в том, что мисс Элизабет Норман не представляется мне обычной, ординарной особой, каких можно встретить тысячи.
— Почему это? — сказала я. — Не потому ли, что крашена в рыжий цвет?
Он улыбнулся и покачал головой.
— Нет, дорогая, не потому. Вот подумай сама: оставит ли нормальная девушка своего мужа сразу после свадьбы, ни словом ничего не объяснив? Может ли нормальная девушка много лет подряд не давать о себе знать, а впоследствии появиться, разыскать мужа, удачно женившегося второй раз, и требовать от него, чтобы он вернулся к своему первому семейному очагу? Нет, милая. Так обыкновенные панны себя не ведут. А чем отличаются обыкновенные от необыкновенных? Да тем, что необыкновенные имеют и необычную жизнь.
— Ага, — догадалась я. — Вы, дядюшка, думаете, что через розыскное бюро мы узнаем об этой женщине нечто такое, что ее компрометировало бы?
— Да, — подтвердил он. — А если и не компрометировало, то, во всяком случае, позволило бы нам в свою очередь загнать ее в угол. Надо иметь в виду тот факт, что мы не знаем, на какой стадии переговоров с ней находится Яцек, и как развиваются их отношения. Однако из того, что я о нем знаю, я охотнее склонен предположить, что ничего позитивного в этом направлении он не сделал. Он, наверное, ограничился уговорами, которые совсем на нее не повлияли.
— Я тоже такого мнения.
— То-то и оно. Вполне понятно, что при таких условиях его положение почти безнадежно. А вот если бы ты смогла дать ему в руки какие-то средства борьбы, то кто знает, не обретет ли это дело совсем другую окраску. Это одно. Второе направление наших действий не менее сложное. А именно: я постараюсь лично познакомиться с этой панной.
— Вы, дядюшка?
— Да, я.
— Зачем? Чтобы поговорить с ней?
— О, вовсе нет. Чтобы изучить ее. Каждый человек имеет свои уязвимые места, а женщина — особенно. Каждый человек может чем-то себя выдать, а женщина — тем более. Каждый человек поддается настроению, а женщина — сверх меры. Вот я и ставлю себе целью воспользоваться всем этим. А так как мисс Элизабет Норман не производит впечатления ни безобразной, ни отталкивающей женщины, то я думаю, приступая к этому делу, я не нарываюсь ни на какие неприятности.
