Тадеуш Доленга-Мостович - Дневник пани Ганки (Дневник любви)
— Откуда вы знаете мое имя? — спросила я.
— Его назвала в пылу ваша приятельница. Но вы не беспокойтесь, она ничего больше не говорила, — и он ласково заглянул мне в глаза.
— Вы можете дать слово?
— Хоть десять.
— Хотела бы вам верить… — вздохнула я. — Ведь вы понимаете, как мне обидно. Я предложила Гальшке свою помощь, когда она в этом нуждалась. А теперь вижу, что вы любите друг друга и что мое вмешательство в ваши дела было совершенно излишне.
Он встал и с весьма серьезным выражением лица взял меня за руку.
— Поверьте мне, что этот случай был, пожалуй, самым счастливым в моей жизни. И если я чувствую к Гальшке не любовь, потому что ее никогда не было, а только симпатию, то лишь потому, что она невольно дала мне возможность познакомиться с вами. — Он смотрел мне прямо в глаза и продолжал: — Я ничего о вас не знаю. Мы с вами перемолвились лишь несколькими словами, но и этого достаточно, чтобы убедиться, что встреча с вами будет важной вехой в моей жизни. Не знаю, захотите ли вы поддерживать наше знакомство. Не знаю, не посмотрите ли вы на меня с усмешкой после этой трагикомической истории. Не знаю, увижу ли я вас еще когда-нибудь. Но даже если с этой минуты между нами станет непреодолимая преграда, вы все равно останетесь в моей памяти на долгие-долгие годы.
Сосредоточенное выражение его лица, серьезные и грустные глаза, горячие ладони и низкий голос, в котором звучало глубокое чувство — все говорило о том, что он говорит правду, он искренен, что впечатление, которое я на него произвела, не поверхностное и не забудется быстро.
Вдруг он показался мне куда более близким, чем многие другие люди, которых я знала давно. Боже мой, как это странно! Ведь совершенно ясно, что я шла к нему как к незнакомому и даже враждебному человеку, и вдруг несколько этих его слов так все изменили.
О, теперь я еще больше уверилась: все, что рассказывала мне о нем Гальшка, было ложью. Вероятно, он немало для нее значит. В его поведении столько достоинства и деликатности. И никакого лицемерия.
— Я вовсе не собираюсь прекращать с вами знакомства, — ответила я. — По-моему, оно очень милое.
Он без слов взял мою руку и слегка, совсем слегка коснулся ее губами. Еще какую-то минутку он задумчиво смотрел на меня, затем улыбнулся и подал мне чашечку кофе, одновременно придвинув ко мне бокал с коньяком.
— Гальшка ввела меня в заблуждение, — начала я, но он тут же остановил меня.
— Не будем больше о ней говорить. Для меня она прошлое, а прошлое никогда не возвращается. — Он протянул ко мне свой бокал и добавил: — А теперь выпьем за будущее. Чтобы оно было хоть немного таким прекрасным, каким я себе его желаю.
— Себе? Вы эгоист.
— В данном случае нет, — возразил он. — Дело в том, что в данном случае я имею в виду будущее двух людей.
Он засмеялся так искренне и нежно, что и я не могла сдержать улыбки. Затем придвинулся ко мне и легонько, очень легонько, будто положив руку на спинку моего кресла, обнял меня. Я не могла отвести взгляд от его глаз…
В этом месте я считаю целесообразным прекратить описание п. Реновицкой как несущественное для дневника в целом. В то же время мне, как и читателям, кажется вещью нормальной, что во время того двухчасового визита п. Ганки к п. Роберту Тоннору между ними завязались так называемые «дружеские связи». Вместе с тем я убежден, что там не произошло ничего такого, что могло бы бросить тень на доброе имя п. Реновицкой, равно как и на безупречную репутацию джентльмена, которую, как она сама считает, вполне заслуживал п. Роберт Тоннор. Угрожающее и неопределенное положение, в котором оказалась автор дневника вследствие выявления первого брака своего мужа, делает для нас понятным, как нужна была ей настоящая дружба и сильное мужское плечо, на которое она могла бы опереться.
Вероятно, не один из читателей упрекнул бы п. Ганку в том, что она слишком легкомысленно отнеслась к трагедии собственного семейного очага, чрезмерно распыляет свое внимание на дела, которые не имеют непосредственной связи с приближающейся угрозой. По-моему, эти упреки незаслуженные. Пани Ганке едва минуло двадцать три года, и у нее была широкая, жаждущая новых впечатлений натура. Неторопливое следствие, которое вел ее дядя, не могло полностью заполнить время такой живой, импульсивной и активной особы. Если впоследствии окажется, что в выборе средств проявления своей активности она допустила какие-то ошибки, то это не значит, что такие же ошибки на ее месте не допустили бы сотни подобных ей женщин.
Поэтому, не бросая камни упреков, ограничимся признанием факта, что в то воскресенье между п. Ганкой Реновицкой и п. Робертом Тоннором завязалась дружба. Доказательством этого может быть то, что они наверняка выпили замечательный коньяк п. Тоннора на брудершафт, поскольку с этого дня п. Реновицкая в своем дневнике называет его просто Робертом. (Примечание Т. Д.-М.)
Я вернулась домой, потрясенная всем этим. К тому же выпила слишком много коньяка. Какой удивительный мир! Человек никогда не знает, что его ждет, что с ним может случиться. Вот если бы жизнь всегда радовала меня такими неожиданностями! Роберт просто замечательный!
У меня было еще два часа времени, и я немедленно взяла свою тетрадь, чтобы все это записать. Чтобы не пропустить ни малейшей детали этого дня. Заканчиваю. Звонит телефон. Вероятно, это Тото из «Бристоля». Всегда и везде я опаздываю.
Вторник
Весь вчерашний день не было ни минуты, чтобы взять в руки перо. Сейчас ночь. Вокруг полнейшая тишина. Розовый свет лампы падает на бумагу, оббитая мягкими драпировками спальня кажется мне тихим и безопасным пристанищем, где ничто мне не угрожает. Часы, тихо тикая, отсчитывают секунды. Наконец я могу сосредоточиться. Заглянуть в недавние события и в собственную душу.
Наконец я таки увидела ее!
Да. Потому что теперь уже нет ни малейшего сомнения, что это она. Зовут ее Элизабет Норман. В паспорте значится как жительница Бельгии, двадцати шести лет. Однако выглядит, по меньшей мере, на двадцать восемь. А я готова заложить голову, что ей все тридцать. Она красива, это трудно отрицать. Что касается ее возраста, дядя Альбин не ошибся. Зато его предсказания относительно ее внешности не оправдались. Она не блондинка, а рыжеватая шатенка. Глаза у нее не голубые, а зеленые. Ростом она не такая, как я, а значительно ниже и тоньше. Вот вам доказательство постоянства мужских вкусов! Бог знает, какими еще женщинами мог восхищаться Яцек. Теперь я уже ни во что не верю. Могли там быть и брюнетки, и рыжие, может, даже китаянки или негритянки. От мужчин можно ожидать чего угодно.
