Александра Авророва - Весеннее сумасшествие
— За провинциальность, — стараясь более тщательно подбирать выражения, ответила я. — За то, что я из Каргополя.
— А сама Петрова из Кемерова. Согласитесь, ей было бы странно не любить вас по названной причине. Возможно, есть другие?
Меня вдруг словно обухом по голове ударило. А ведь точно! Алена еще могла ненавидеть меня из-за моей провинциальности, но никак не Марго! Однако ее ненависть ко мне — несомненный факт. Другие причины… Почему я не подумала об этом раньше? Какая же я дура! Вдруг причина была из тех, которые вполне можно устранить? Вместо того, чтобы огрызаться, мне следовало подойти к Марго и прямо спросить, что именно во мне ее раздражает. Если это нечто несущественное, я бы попыталась измениться, и Марго бы успокоилась. Вот как поступил бы на моем месте всякий разумный человек. А я не догадалась, и теперь уже ничего не поправишь.
— Что случилось, Маша? — неожиданно вмешался Сергей Михайлович.
— Извините. Я поняла, что не знаю, за что она меня не любила. Я не сообразила, что, раз она из Кемерова, то действительно… Но, в конце концов, разве это теперь важно? Она умерла.
— Итак, причину конфликта назвать не можете, — резюмировала Долинина. — А непосредственно перед смертью Петровой между вами были ссоры?
Я напрягла память, но, кроме встречи с Максом, ничего из событий последних дней на ум не шло. Я пожала плечами.
— Нам ведь все известно, так что советую быть искренней, — сообщила следователь.
Я изумилась.
— Ну, конечно. Если вы мне напомните, то я, наверное, вспомню.
— Речь шла о вашей одежде.
— Об одежде со мной говорили соседки по комнате, Светка и Нелька, а не Марго. Хотя да, наверное. Простите, но я точно не помню. Я, наверное, не придала большого значения.
— Да-а-а? — протянула Ирина Станиславовна. — Вы хотите сказать, вам безразлично, как отзываются о вашей манере одеваться? Вы это серьезно?
— Нет, не безразлично, — возразила я. — Девчонки вчера даже довели меня этим до слез. Но это потому, что я от них не ожидала. Понимаете, когда с кем-то в хороших отношениях, то острее воспринимаешь критику с его стороны. А когда понимаешь, что тебя кто-то не любит, и ты его не больно-то любишь, то стараешься просто не принимать слова этого человека близко к сердцу.
— Итак, вы совсем не обижались на Петрову, — скептически заметила моя собеседница.
— Когда нарочно обижают, трудно не обижаться, — глянув ей прямо в глаза, возразила я. — Но, если это делает безразличный тебе человек, сильно переживать по данному поводу не станешь.
— Браво, Маша! — засмеялся Сергей Михайлович. — Ира, не ломись в открытую дверь. Насчет ваших отношений с Петровой мне все ясно. А, кроме вас, у нее были с кем-нибудь конфликты?
— Наверное, нет. По крайней мере, я не знаю. Но три дня назад у нас случилось одно странное происшествие. Можно, я расскажу?
— Ну, конечно.
Я в который раз поведала сагу о найденном теле, подкрепив ее вещественным доказательством в виде иностранного билета в театр. У Сергея Михайловича сага моя имела несомненный успех. Капитан расспросил о каждой мелочи и даже забрал себе билет, горячо одобрив, что я его сохранила. Небольшая заминка произошла лишь, когда Ирина Станиславовна ехидно осведомилась, почему это я торчала в коридоре, а не пошла в свою комнату. Мне не очень хотелось признаваться, что в комнате Светка развлекалась с любовником. Вдруг ей было бы неприятно, что я болтаю на подобную тему? Но Сергей Михайлович пообещал, что не станет распространять эту информацию по общежитию, и я предпочла не скрытничать.
— Раз вы решили оказывать такую активную помощь следствию, — снова вмешалась Долинина, — вы не будете возражать против того, что мы возьмем у вас отпечатки пальцев?
Я вообще не догадывалась, что милиции можно по данному вопросу возражать, и потому лишь кивнула.
— Но зачем это вам? — рискнула поинтересоваться я, едва странная процедура завершилась. — С чем вы хотите их сравнивать?
Ирина Станиславовна с холодным, однако нескрываемым удовольствием изучала свой трофей. Сергей Михайлович искоса глянул ей через плечо, затем, нахмурившись, обратился ко мне:
— Скажите, Маша, а вот этой комнатой, где мы сейчас, ею часто пользуются?
— Зимой — нет, здесь очень холодно, — объяснила я и, освежив в памяти свои недавние предположения, выпалила: — Так вы считаете, Марго упала отсюда? Знаете, мне тоже так кажется. Я забыла сказать, что когда я с утра проверяла вот это окно, оно очень легко открылось. Слишком легко. Вот это, видите!
— Значит, вы забыли сказать, что открывали это окно, — холодно прокомментировала Долинина. — А теперь вот вспомнили — ни с того, ни с сего.
— Просто раньше вы на эту тему не заговаривали, а когда заговорили, я и вспомнила. Я не понимаю, что вас удивляет.
— Меня уже ничего не удивляет. Итак, когда вы проверяли это окно? Во сколько?
— Я точно не помню. Наверное, около двенадцати.
Лишь тут до меня дошло.
— Конечно, на этой раме есть сейчас мои отпечатки. Но вчера их не было.
— Это ведь логично, — глядя на коллегу, заметил Сергей Михайлович. — Мы прибыли сюда в четырнадцать.
Ирина Станиславовна подняла брови, и я почувствовала прилив злости.
— Уж не считаете ли вы, — воскликнула я, — что я вытолкнула Марго из окна за то, что ей не нравилась моя одежда? По-вашему, это достаточный повод для убийства?
Сергей Михайлович мрачно пробормотал:
— «Она назвала меня плохим словом, в связи с чем я нанесла ей двенадцать ножевых ударов». Это цитата из заявления подследственной.
— Так ваша подследственная, наверное, больная, — предположила я. — В смысле, душевнобольная. Иначе и быть не может! Если бы нормальный человек убивал по подобной причине, человечество давно бы вымерло.
— Человечество довольно быстро размножается, — пояснила Долинина. — А ревность вы полагаете достаточным поводом для убийства?
Я добросовестно принялась размышлять. Мне лично вообще трудно представить, за что можно убить человека. У меня это не укладывается в голове. Но, если судить по художественной литературе, ревность — страшное чувство, и оно способно лишать рассудка.
— Да, — согласилась я, — ревность может стать поводом. Только у Марго никого не было. В смысле, она не дружила ни с одним парнем. Кто мог ее ревновать?
— А вы не догадываетесь?
— Если бы догадывалась, не спрашивала бы, — стараясь скрыть нарастающее раздражение против собеседницы, сообщила я и повернула голову к Сергею Михайловичу.
— А разве Петрова не дружила с Александром Марковым? — улыбнувшись, уточнил он.
