Виктория Холт - Властелин замка
Пожимая мне руку, он посмотрел своими темными глазами прямо мне в глаза, и я определенно почувствовала неловкость. Я вдруг ощутила, какая я наивная, неискушенная в светской любезности, и видимо он хотел, чтобы я чувствовала себя именно так.
Я постаралась скрыть свое замешательство. — Какую картину вы выберете для… испытаний? — спросила я.
— Что вы скажете о той, которую вы рассматривали, когда я вошел?
— Прекрасный выбор. Она более других в галерее нуждается в реставрации.
Мы прошли к ней и вместе стали ее рассматривать.
— С ней очень дурно обращались, — сурово сказала я. Теперь я чувствовала себя уверенно. — Она не такая уж старая. Самое большее, сто пятьдесят лет, но при этом…
— Это одна из моих прародительниц.
— Очень жаль, что с ней так обошлись.
— Действительно очень жаль. Но во Франции было время, когда людей ее класса подвергали куда большим унижениям.
— Я бы сказала, что эта картина, вероятно, находилась под открытым небом. Даже краски платья выцвели, хотя ализарин обычно отличается большой стойкостью. При этом освещении я не вижу настоящего цвета ожерелья у нее на шее. Вы видите, как потемнели его камни. То же самое можно сказать о браслете и серьгах.
— Они зеленые, — сказал он. — Это я могу вам точно подсказать. Это изумруды.
— После реставрации картина обретет прежнюю яркость красок. Платье станет таким, каким было, когда ее писали, и изумруды тоже.
— Будет интересно посмотреть на этот портрет, когда вы его закончите.
— Я немедленно приступлю к работе.
— У вас есть все, что необходимо?
— Для начала хватит моих запасов. Я схожу в свою И комнату за тем, что мне сейчас нужно, и тут же возьмусь за дело.
— Я вижу, вы — само нетерпение, и не смею задерживать вас.
Я этого не отрицала, и с торжествующим видом прошла мимо него из галереи, он посторонился. Я чувствовала, что моя первая встреча с графом прошла для меня удачно. Как я счастлива была, работая в то утро в галерее! Никто меня не беспокоил. Я вернулась с инструментами и обнаружила, что двое слуг сняли картину со стены. Они спросили, не нужно ли мне что-нибудь. Я сказала, что если что-нибудь потребуется, я позвоню. Они смотрели на меня с некоторым уважением. Несомненно, возвратясь в комнаты для прислуги, они немедленно распространят новость, что граф разрешил мне остаться.
Я облачилась в просторный коричневый халат поверх платья и выглядела очень по-деловому. Как ни странно, в халате я чувствовала себя уверенней в своих силах. Было бы хорошо, если бы он был на мне во время разговора с графом.
Я приступила к изучению состояния красок. Перед тем, как пытаться снять лак, я должна оценить степень устойчивости красок на грунте. Было ясно, что изменение цвета было большим, чем из-за обычного накопления пыли и сажи. Однако перед применением растворителя иногда нужно тщательно обработать картину мыльной водой. После долгих колебаний я наконец приняла решение.
Когда вошла служанка, чтобы напомнить мне, что настало время обеда, я удивилась.
Пообедав в своей комнате и не имея привычки работать в эти часы, я выскользнула из замка и направилась к дому Бастидов. Долг вежливости обязывал меня рассказать им о том, что произошло с нашей встречи, когда они проявили такой интерес к моей дальнейшей судьбе.
Пожилая дама сидела в кресле-качалке. Судя по всему, она была рада видеть меня. Дети, по ее словам, были на уроке у господина кюре; Арман, Жан-Пьер и Габриэль на работе.
Я села подле нее и сказала:
— Я познакомилась с графом.
— Я слышала, что он вернулся в замок.
— Я буду реставрировать картину, и в случае успеха мне будет позволено завершить работу и с остальными. Я уже начала; это портрет одной дамы из числа его предков. Она изображена в красном платье и в драгоценностях, которые сейчас имеют весьма неприглядный цвет. Граф сказал, что это изумруды.
— Изумруды, — сказала она. — Возможно, это и есть изумруды Гейяра.
— Фамильные драгоценности?
— Были… когда-то давно.
— Вы хотите сказать, что сейчас их нет?
— Они утеряны. Если мне не изменяет память, это случилось во время революции.
— Видимо, семья тогда не жила в замке?
— Не совсем так. Мы далеко от Парижа, и здесь было меньше волнений. Но замок был разграблен.
— На вид он неплохо сохранился.
— Вы правы. История об этом дошла до нас. Мятежники силой прокладывали себе путь в замок. Вы ведь видели часовню? Это самая старая часть замка. Вы заметите, что над дверью наружной стены разрушена каменная кладка. Когда-то там возвышалась статуя святой Женевьевы. Бунтовщики хотели осквернить часовню. К счастью для замка Гейяр, они сначала попытались стащить вниз святую Женевьеву. Они были уже пьяны, дорвавшись до винных погребов, и когда обмотали веревками статую, она оказалась им не по силам и рухнула на них, убив троих. Они сочли это дурным предзнаменованием. Отсюда пошло поверье, что святая Женевьева спасла Гейяр.
— Так вот почему Женевьеву так назвали?
— В семье всегда были Женевьевы; и хотя тогдашний граф попал на гильотину, его сына, тогда еще ребенка, сберегли, и в свое время он вернулся в замок. Об этом мы, Бастиды, любим рассказывать. Мы были на стороне народа — за свободу, братство и равенство, против аристократов, но тем не менее, прятали маленького графа здесь, в этом доме, и ухаживали за ним, пока все это не кончилось. Об этом мне поведал отец моего мужа. Он был примерно на год старше юного графа.
— Значит, история вашей семьи тесно переплетена с историей графского семейства?
— Вы правы.
— А нынешний граф… он с вами дружен?
— Де ла Талли никогда не были друзьями Бастидов, — гордо сказала она. — Только хозяевами. Они не меняются… впрочем, как и мы.
Она заговорила о другом, и через некоторое время я покинула их дом. Мне не терпелось продолжить работу.
Во второй половине дня служанка пришла в галерею сказать мне, что господин граф будет рад, если я приму участие в семейном ужине. Господа ужинают в восемь в одной из маленьких столовых. Она сказала, что проводит меня туда без пяти восемь.
Сообщение слишком поразило меня, чтобы после этого можно было безмятежно работать. Служанка разговаривала со мной уважительно, а это могло означать только одно: меня не только сочли достойной реставрировать его картины, но и удостоили гораздо более высокой чести — ужинать в семейном кругу.
Я ломала голову, что мне надеть. У меня были только три приличествующих случаю платья, из них ни одного нового. Одно — коричневого шелка с кружевом кофейного цвета, второе — строгое черное бархатное платье с пышным белым кружевным воротником, третье — хлопчатобумажное серое в светло-фиолетовую шелковую полоску. Я сразу же остановилась на черном бархатном.
