Хизер Грэм - Высокий, сильный, опасный
Они остались вдвоем.
В воздухе повисла внезапная тишина. Напряжение между ними было почти осязаемым. Он заговорил первым:
– Ты уж извини, что я расстроил тебя своим приездом.
– С чего ты взял?
Она ужасно боялась, что похожа на обиженного ребенка.
Он развел руками:
– Наверное, тебе кажется, что я наступаю тебе на пятки?
– Ты актер, и тебе предложили здесь работу. Какое это имеет отношение ко мне?
– Но это твой сериал.
– Вовсе нет, я всего лишь актриса и просто снимаюсь в нем. Это работа.
– Так, значит, много шума из ничего? – пошутил он.
– Дело в том, что ты волен выбирать, где тебе работать.
– Правда?
– Конечно.
– Рад слышать это. Твой сериал и твой дом. И ты ничего не имеешь против!
– Это не мой дом, а дом моей матери.
– Она всегда говорила мне, что все, что она имеет, принадлежит тебе, – поднимая свой бокал и заглядывая ей в глаза, произнес Конар.
Слушая его, она потихоньку оттаяла. Но потом он продолжил и все испортил:
– Всегда, даже когда ты играешь, ты похожа на упрямую лошадку.
Ее пальцы побелели, сжимая стакан.
– Спасибо. Интересно слышать такое от «плохого мальчика».
– Да, «плохого мальчика» пригласила сюда твоя мать, и мало того, что он собирается заработать кучу денег, он посылает к черту всех, кто путается у него под ногами. Прав я или нет, но я не намерен отказываться от этого предложения. Я в долгу перед твоей матерью.
– Вовсе нет. Все, что она делает, она делает только тогда, когда действительно этого хочет. Она не считает, что кто-то в долгу перед ней, и не ощущает ничего подобного.
– Что ж, хорошо. Я люблю твою мать.
– Да? – Вопрос прозвучал безразлично, и в голосе не слышалось ничего, кроме дежурного интереса.
– Да. Это правда. Ты ведь тоже ее любишь?
Зазвонил телефон, но Джен не обратила на него внимания. Эдгар ответит. Казалось, она участвует в каком-то очень странном сражении. Его глаза, ее глаза – и воздух потрескивает от напряжения. Что она пытается доказать? Это правда похоже на состязание.
– Она моя мать, мать, а не женщина, которая какое-то время была моей мачехой. Дом принадлежит Эбби, а что касается съемок, то это не моя личная инициатива. Но я тоже хочу, чтобы дом моей матери был и моим домом.
И только сейчас она поняла, что до сих пор не заглянула к Эбби. Дженнифер ахнула, всплеснув руками:
– Я сижу тут и спорю с тобой сама не знаю, о чем. – Ей нужно держаться от него подальше. – Извини, – сказала она. – Я должна…
– Нет, и не подумаю. Давай договоримся обо всем прямо сейчас.
– Я еще не видела маму, Маркем. Ты можешь подождать.
– Нет, это вы можете подождать, мисс Коннолли, пока я договорю до конца.
– Хорошо, но только поскорее.
– Прекрасно, тогда постарайся понять. Эбби пригласила меня сюда.
– Да. Я знаю. И что же?
– Я здесь ради нее.
– Похвально. Ради Бога…
– Нравится тебе или нет, но я остаюсь.
Она подняла руки, словно хотела сказать – все, все, сдаюсь, и почувствовала, что ей вдруг стало жарко.
– Как я уже сказала, ради Бога.
– Не беспокойся, я обещаю быть внимательным и вежливым, пока я здесь, – сказал он, подходя ближе.
Она подумала, не отступить ли ей. Но нет. Пусть не воображает, что она испугалась. Но несмотря на злость, колени предательски дрожали. Почему он всегда так странно действует на нее?
– Хорошо, – сказала она, – я тоже постараюсь быть как можно любезнее.
– Уж постарайся.
– А теперь извини, мне нужно повидать маму.
– Иди, я рад был услышать, что мое пребывание здесь не проблема для тебя.
– Конечно. Я постараюсь держаться в рамках.
Поставив на стол стакан с остатками коктейля, она повернулась и, быстро выйдя из комнаты, почти бегом бросилась вниз, в холл.
Это было чересчур. Первым делом, возвращаясь домой, она спешила навестить Эбби. Конечно, обычно ей не приходилось избегать нежеланных гостей.
Иногда, зайдя к матери и видя, что та выпила лекарство и спит, Дженнифер потихоньку выходила из комнаты. А иной раз она находила Эбби уже проснувшейся и поджидавшей ее, чтобы поговорить. Но порой после лекарств мать утверждала, будто в комнате полно странных людей, которые, по ее убеждению, жили в стенах. Тогда находиться рядом с Эбби было не просто, она настаивала, чтобы они включили этих людей в свои разговоры.
Комнаты Эбби находились в противоположном конце от кабинета. Первый этаж был выбран не случайно. Когда-то здесь были личные апартаменты Грейнджера. В последние годы своей жизни он страдал артритом и не мог спускаться по лестнице. Эбби не всегда занимала эти комнаты, но и ей становилось все труднее передвигаться, а мысль об инвалидной коляске вызывала у нее отвращение. Живя на первом этаже, она легко добиралась до остальной части дома и территории вокруг бассейна. Туда выходили высокие французские двери ее спальни, через которые виднелись и бирюзовая гладь воды, и куст глицинии, и плетеное кресло, на котором она вечно забывала свой плед. Двери запирались вечером и в те часы, когда она дремала, приняв лекарство. Эдгар лично следил за этим. Дженнифер боялась, как бы ее мать во время ночных кошмаров или, пребывая в своем вымышленном мире, не вышла к бассейну и не утонула.
Эдгар собственноручно проверял замки.
Джен осторожно вошла в комнату матери. Эбби лежала на постели. Девушка на цыпочках подошла поближе. Из магнитолы доносилась тихая музыка. Эбби любила смотреть телевизор, но сейчас он был выключен. Дженнифер обрадовалась, что нашла мать спящей. Или, возможно, Эбби устала, пытаясь убедить несравненного мистера Маркема, что ее дочь не слишком огорчена его присутствием, подумала Джен.
Она может уйти. Дженнифер никогда не будила мать, если та спокойно спала. К горлу подкатил комок, глаза наполнились слезами. Она на самом деле любила ее. Уже долгое время они с Эбби составляли одно целое.
А где все это время был Конар?
Злость снова закипела в ней, и она решительно направилась в кабинет. Он сидел за книгой, как будто его никто и не прерывал. Дженнифер его просто позабавила. Но теперь этот номер не пройдет, ему придется забыть о книге, и надолго.
– Давай определим основные правила, – начала она без предупреждения. – Я буду вести себя абсолютно цивилизованно. И честно. Моя мать хочет, чтобы ты жил здесь. Прекрасно. Я постараюсь.
Он вежливо оторвался от книги.
– Джен, конечно, ты постараешься. У тебя нет выбора.
Он смеется, подумала она. Он говорил серьезно и спокойно, но под этим таился смех.
– У меня нет выбора?
– Никакого. Но я рад, что ты оставила свою враждебность. И мне нравится твоя откровенность.
Она колебалась, стараясь взять себя в руки. Кажется, ей его не одолеть. Она злится, он насмехается. И при этом так любезен!
