Виктория Холт - Пленница
— Конечно, в точности никто не знает, но иной раз выпадает возможность как-то определить будущее.
— А своё вы определили?
— Я сейчас этим занят.
— Поместье вашего брата находится в Корнуоле?
— Да. Так случилось, что оно расположено неподалёку от того места, о котором в последнее время столько писали газеты.
— Что вы имеете в виду?
— Вы читали о молодом человеке, которого чуть было не арестовали, но он скрылся?
— Ах да, припоминаю. Его звали Саймон, фамилию не помню. Кажется, Пэрриваль?
— Совершенно верно. Он получил эту фамилию от человека, который его усыновил — сэра Эдварда Пэрриваля. Их дом находится милях в шести-восьми от нашего и называется Пэрриваль Корт. Великолепный старый барский дом. Я побывал там однажды, очень давно. Это было связано с какими-то делами, которые затевал мой отец и которые как-то касались всей нашей округи. Сэр Эдвард проявил к ним интерес. Я ездил к нему вместе с отцом. Когда я прочёл в газетах о преступлении, мне живо вспомнилась та поездка. Там жили два брата, и был ещё приёмный сын. Мы были потрясены, когда прочли о случившемся. Трудно связать подобное событие с людьми, которых знаешь, хотя бы и поверхностно.
— Как интересно! У нас дома об этом было много разговоров. Конечно, я имею в виду прислугу, а не моих родителей.
Пока мы разговаривали, мимо нас прошёл мойщик палуб, кативший перед собой тележку с бутылками пива.
— Доброе утро! — окликнула я его.
Он кивнул мне и продолжал катить свою тележку.
— Ваш приятель? — спросил Лукас.
— Это тот самый матрос, который драит палубы. Помните, он был в винном погребке.
— О да. Припоминаю. Какой-то у него хмурый вид, вы не находите?
— Пожалуй, он слишком сдержан. Может, им не положено разговаривать с пассажирами?
— Что-то он не похож на других.
— Да, я тоже нахожу. Он редко говорит что-нибудь, кроме «Доброе утро», да ещё иногда произнесёт несколько слов о погоде.
Мы выбросили матроса из головы и заговорили о другом. Лукас рассказал мне о поместье в Корнуоле и кое-что об эксцентричных людях, живущих там. Я рассказала ему о нашем доме и «номерах» мистера Долланда. Он смеялся над моими описаниями нашего кухонного быта.
— Вам, кажется, всё это доставляло большое удовольствие?
— Да, мне, можно сказать, повезло.
— А ваши родители знают обо всём этом?
— Их не больно-то интересует что-либо, происшедшее после рождества Христова.
Мы продолжали болтать в этом духе.
На следующее утро, когда я на заре заняла своё место на палубе, я заметила молодого матроса, но он ко мне не приближался.
* * *
Мы шли к Кейптауну, и ветер весь день крепчал. Родителей своих я почти не видела. Они проводили много времени у себя в каюте. Отец отшлифовывал лекции и работал над своей книгой, а мать помогала ему. Я встречалась с ними за обеденным столом, и тогда они смотрели на меня с ласковой снисходительностью, к которой я уже привыкла. Отец спросил, есть ли мне чем заняться? А то я могу зайти к нему в каюту, и он даст мне что-нибудь почитать. Я заверила его, что жизнь на корабле мне очень нравится, книги для чтения у меня есть, и мы с мистером Лоримером очень подружились. По-видимому, они вздохнули с облегчением и вернулись к своей работе.
Капитан, обедавший с нами, сообщил, что некоторые из наихудших штормов, в какие он попадал, происходили возле Кейптауна. Не зря этот мыс был известен морякам в давние времена под именем Кейпшторм. Во всяком случае, нам не приходится рассчитывать, что спокойная погода, до сих пор державшаяся, останется неизменной. Надо мириться с превратностями судьбы. Тихие воды остались позади, впереди нас, несомненно, ждут испытания.
Родители не покидали своей каюты, я же почувствовала непреодолимую потребность в свежем воздухе и вышла на палубу.
Я была не подготовлена к неистовой ярости обрушившейся на меня стихии. Волны свирепо колотили в борта корабля, и впечатление было такое, что наше судно сделано из пробки. Оно так глубоко зарывалось в воду, и его так сильно швыряло в стороны, что мне казалось, оно вот-вот опрокинется! Высоченные валы вздымались как грозные горы и, обрушиваясь на палубу, обдавали её водой. Ветер рвал мои волосы и одежду. Казалось, разъяренные волны пытаются оторвать меня от палубы и выбросить за борт.
На душе было тревожно, но в то же время меня не покидало ощущение радостного подъёма духа.
Насквозь промокшая, я почти не в силах была прямо стоять на ногах. Задыхаясь, я уцепилась за перила.
Пока я стояла, размышляя о том, не опасно ли попытаться пересечь скользкую палубу и по крайней мере укрыться от прямого натиска разбушевавшейся стихии, я увидела мойщика палубы. Качаясь, он подошёл ко мне. Одежда на нём промокла насквозь. От воды волосы его казались более тёмными и походили на чёрную ермолку, прилипшую к голове. Лицо у него, конечно, было тоже мокрое.
— С вами всё в порядке? — крикнул он. — Вам нельзя оставаться здесь. Надо сойти вниз.
— Да, — прокричала я в ответ.
— Пойдёмте. Я вам помогу.
Он кое-как доковылял до того места, где я стояла, и нечаянно привалился ко мне.
— Часто бывает такое волнение на море? — с трудом переведя дух спросила я.
— Не знаю. Это моё первое плавание.
Он ухватил меня за руку, и, шатаясь как пьяные, мы прокатились по палубе. Открыв дверь, он подтолкнул меня внутрь.
— Вот так! Не вздумайте снова выходить на палубу в такую бурю!
Я не успела его поблагодарить, как он исчез.
Спотыкаясь, я добрела до каюты. Мэри Келпин лежала на нижнем месте. Ей было явно нехорошо. Я сказала, что загляну к родителям. Я нашла их обоих распростёртыми на своих полках.
Вернувшись в свою каюту, я взяла какую-то книгу, взобралась к себе наверх и попробовала читать. Но это было нелегко.
Весь день до вечера мы все ждали, что буря утихнет. Корабль продолжал свой трудный путь, скрипя и стеная словно в агонии.
К вечеру ветер немного утих. Мне удалось добраться до обеденного салона. На столах были подняты боковые бортики, чтобы посуда не скатывалась. Людей было мало. Вскоре я увидела Лукаса.
— Ага! Нас, смельчаков, способных добраться до столовой, оказалось не так-то много!
— Вы когда-нибудь видели такой шторм?
— Да, один раз, когда возвращался на родину из Египта. Мы прошли Гибралтар и приближались к заливу. Я думал, пришёл мой последний час.
— Я сегодня днём думала то же самое.
— Ничего, наше судно выдержит бурю. Возможно, завтра море будет спокойно, как озеро, и мы будем дивиться, из-за чего поднялся такой переполох. Где ваши родители?
