Инна Бачинская - Магия имени
Хозяйством Алла Михайловна заниматься не любила, и они держали домработницу. Так к ним в дом попала семнадцатилетняя девушка Люда, казалось, навечно перепуганная городом, как сельская лошадь, нерасторопная и застенчивая. Люда варила несъедобную еду, била посуду и жгла утюгом постельное белье, гардины, комбинации и платья хозяйки. «Аллочка, она же совсем ребенок, – утешал жену пан Станислав, – научится!» И невдомек было Алле Михайловне, что ее муж испытывает к разгильдяйке и неумехе особые чувства, в которых соединились его тоска по нерожденному ребенку и благодарность престарелого любовника к молодой любовнице.
Да-да! Они стали любовниками. Как это случилось? Да как это обычно случается? Люся плакала после очередной хозяйской выволочки, всхлипывала и подвывала, а у пана Станислава сердце разрывалось от жалости. Он не придумал ничего лучше, как подарить ей на другой день золотое колечко с красным камешком в красной бархатной коробочке. Люська только и сказала: «Это мне? Насовсем?» – и слез как не бывало, и глазки засияли. Алла Михайловна искала любовниц мужа на стороне, а коварные любовники расположились прямо у нее под боком. Как многие подозрительные и недоверчивые люди, она питала собственные подозрительность и недоверчивость исключительно воображением, проходя мимо бросающихся в глаза вопиющих фактов. Застав как-то мужа гладящим ее крепдешиновое платье, она, в отличие от какой-нибудь сметливой бабенки, сразу догадавшейся бы, что дело тут нечисто, ровным счетом ничего не заподозрила. Ее возмутило, что пан Станислав делает работу за человека, которому за это платят. Это был непорядок.
Пан Станислав молча слушал раскаты грома, не переставая осторожно водить утюгом по особенно сложному рукавчику-фонарику, и только потом сказал:
– Аллочка, открою тебе один маленький секрет. Так есть, что этот род деятельности меня очень успокаивает. А так как на работе у меня возникли непредвиденные сложности… Нет, нет, не пугайся, ничего страшного! Просто одна вздорная клиентка подала на меня жалобу, и мне пришлось понервничать и написать объяснительную. Но сейчас благодаря твоему платью я успокоился!
Не раз, пытаясь развлечь девушку, пан Станислав напевал ей куплеты, которые слышал в довоенном львовском кабаре «Мулен руж», разухабистые, двусмысленные и веселые, и танцевал канкан, так высоко вскидывая ноги, что начинала дребезжать посуда в буфете. Все это, разумеется, в отсутствие жены. Люська, глядя на него, переставала плакать, запрокидывала голову и громко смеялась, мгновенно, как дети, переходя от горя к радости. Пан Станислав помолодел и ходил гоголем. Люська попросила продиктовать ей слова смешных непонятных песенок, старательно записала их, как смогла, и выучила наизусть. И теперь оба «преступника» «пускались во все тяжкие», распевая песни о легкомысленной панне Касе и ее кавалерах. Люська задирала юбчонку выше головы и прыгала, как коза. Они поднимли при этом страшный шум. «Панной Людмилой» называл Люську Гальчевский.
– Как панна Людмила сегодня спала? – спрашивал он по утрам, выходя на кухню.
– Дзенькую, бардзо добже, – отвечала она, сияя глазами. – А пан?
Это был ритуал, урок хороших манер и эмоциональная зарядка на весь день.
– А чи можна попросить панне о филижанечке кавы? – церемонно спрашивал пан Станислав, имея в виду чашечку кофе.
– Натуральне! – радовалась Люська. – З млечкем?
Потом на кухне появлялась заспанная Алла Михайловна, и игра тут же прекращалась. Заговорщики не выдавали себя ни взглядом, ни жестом. Закрой дверь перед человеческой натурой – она влезет в окно. Родина, любимая родина, возвратилась к пану Станиславу в образе белобрысой деревенской девахи, живо подхватившей его родной язык и рыдающей о смерти бедной панны Дануты. Они стали близки, им было легко вдвоем, они безоговорочно доверяли друг другу и могли пойти друг за другом в огонь и воду.
В один прекрасный день Людмила попросила у хозяйки расчет – она поступила в торгово-кооперативный техникум и собиралась работать по ночам вахтером в каком-то учреждении, а днем учиться. Убедил ее учиться, разумеется, пан Станислав.
Глава 5
Трембач, Люська и другие
– Эта дура непроходимая дуется из-за каких-то мифических баб! Какие бабы, я вас спрашиваю? Где они, эти бабы? Витек ей как-то сказал: мы, Зой, не бабники, мы пьяницы! Правильно сказал, между прочим. Вполне аргументированно. Но разве им докажешь?
Петр Петрович Трембач замолчал и задумался, держа вилку зубчиками вверх, отчего напоминал какое-то древнее божество – не то Нептуна, не то Бахуса. Перед ним на столе стоял скромный ужин – две тощие котлеты, купленные в магазине полуфабрикатов, черный хлеб, зеленый лук и бутылка дешевой водки из киоска.
– И теперь не приходит уже две недели. Обиделась. Нерациональный пол! Вот так-то, Пушок… тьфу! Какое-то бабское имя… Разве это имя для нормального мужика? Ты у нас будешь… Рюмчиком! Рюмчик! Совсем другое дело. Да, так о чем я? А! Я говорю, что с бабами одни неприятности, но без них тоже нельзя. Или можно?
Петр Петрович снова задумался. Серый скромный котик, которого Трембач звал то Пушком, то Рюмчиком, дремал в центре стола. Он съел уже одну котлету без особого удовольствия и, если бы умел говорить, спросил бы, почему еда пахнет не мясом, а какой-то дрянью.
– Твое здоровье! – Трембач поднес рюмку с водкой к носу кота. Тот дернул ушами, но глаз не открыл. Трембач выпил и сморщился: – Ну и дрянь! Тараканов морить. Ты, Рюмчик, главное, закусывай. – Он откусил от котлеты и снова сморщился. – Человек должен держать ситуацию под контролем! – Он посмотрел на кота и уточнил: – Животное, например, как ты, Пушок… то есть Рюмчик! Так вот, животное, кот например, тоже должно… должен держать ситуацию под контролем! – Он потянулся к бутылке, долго рассматривал этикетку. – Водка «Казачья»… Из чего же они ее делают? Из керосина, что ли? Или из пищевых отходов? Никакого контроля со стороны государственных органов… Качество – гаже не придумаешь! Так лапти сплетешь и не заметишь.
Кот Пушок-Рюмчик обладал особенностью спать в центре стола, если ему позволяли, разумеется, не обращая внимания на разговоры, звон стаканов, шум отодвигаемых стульев. Только при слишком громком звуке он слегка прижимал уши. Даже когда друг Трембача Витек хлопал его картами по ушам и ржал при этом, как табун лошадей, кот оставался невозмутимым.
Петр Петрович был в свое время интересным мужчиной. Даже сейчас, прокуренный и проспиртованный насквозь, он держался с известным шармом, возможно, за счет добродушия, правильного, несколько книжного языка и готовности рассмеяться чужой шутке или пошутить самому. Он был начитан, вежлив с окружающими и уступчив, правда, на трезвую голову. Хмель забирал его своеобразно. Стоило ему выпить, как он начинал говорить и уже не мог остановиться. «Понос слов, запор мыслей», – называл это состояние друг Трембача, грубый Витек. Петр любил поговорить на политические темы, пересказывая прочитанное накануне в газетах, подробно останавливался на обстановке в родном радиомеханическом техникуме, где преподавал физику, причем пользовался при этом ненормативной лексикой, чего никогда не позволял себе в трезвом состоянии.
