Кей Хупер - Аманда
— Послушайте… я хочу, чтобы вы знали: я… вернулась сюда не для того, чтобы… выжить кого-либо из вас.
Он пожал плечами, скорее всего этот жест выражал нескрываемое недоверие.
— Ладно. Допустим. Тогда зачем вы вернулись?
Как ни странно, до сих пор один лишь Уокер Мак-Леллан задал ей этот вопрос. И сейчас Аманда ответила точно так же, как тогда.
— Потому что после смерти матери я узнала свое настоящее имя и мне захотелось узнать и все остальное — кто я, откуда родом, какая у меня семья. И почему моя мать решила покинуть мужа и этот дом глубокой ночью и никогда не возвращаться сюда.
Нахмурившись, Салли смотрел на нее сверху вниз
— А почему вы так уверены, что найдете ответ здесь? С тех пор прошло двадцать лет. Ни Кристин, ни Брайана нет в живых. Мы так и не узнали, что же произошло между ними, и, наверное, теперь уже никогда не узнаем: он ведь погиб через несколько недель после ее бегства.
— Вы же были тогда ненамного старше меня. Как вы можете помнить, что вы тогда видели или слышали!
— Мне было двенадцать, и я помню достаточно. Но я уже тогда проводил большую часть времени с лошадьми и в доме бывал мало. В общем-то я не слишком интересовался тем, что происходило между взрослыми, но мне кажется, что в тот день ничего особенного не происходило. Вряд ли мы когда-нибудь узнаем, что на самом деле случилось.
— Может быть, вы и правы.
Аманда не верила, что в то лето, двадцать лет назад, Салли действительно совсем не интересовался тем, что происходило в доме. Что-то в его тоне или, может быть, в настороженном взгляде выразительных глаз говорило об обратном.
— И все же здесь я могу больше узнать о своей семье. Вы хотите мне в этом отказать?
Салли снова улыбнулся той же безрадостной улыбкой.
— Я ни в чем не собираюсь вам отказывать… Аманда. Пока, во всяком случае. Более того, если старик будет счастлив то время, что ему осталось жить, я буду вам только благодарен. Может, тогда он отвяжется от меня.
— То время, что ему осталось?! Что вы имеете в виду? Он, конечно, далеко не молод, но выглядит вполне крепким и здоровым.
— Некоторые выглядят крепкими до самого конца. — Салли не сводил с нее прищуренных глаз. — И не пытайтесь меня уверить, будто вы не знаете. Уокер говорил, что последняя претендентка на ваше место все об этом знала. Нам удалось избежать газетной шумихи, но в округе все об этом знают. Для любого, кто достаточно серьезно интересуется делами нашей семьи, не составило бы большого труда это выяснить.
— Что выяснить?
— То, что Джесс болен раком. Доктора говорят, дольше Рождества он не проживет.
Аманда смотрела на Салли, не видя его.
— Великолепно. Такой и должна быть реакция любящей внучки. — Однако уже в следующую минуту Салли переменил тон: — Эй, с вами все в порядке?
Аманда зажмурилась и покачнулась. Он схватил ее за руку. Мало-помалу она пришла в себя и слабо улыбнулась. Посмотрела ему прямо в глаза:
— Да, все в порядке. Спасибо.
Салли выпустил ее руку, чуть отступил, все еще внимательно наблюдая за ней.
— Вы и в самом деле об этом не знали?
Она откашлялась.
— Нет. Я ничего об этом не знала.
— В таком случае прошу прощения.
Сейчас он, казалось, говорил искренне. Помолчал несколько секунд.
— Джесс не любит об этом говорить, но, похоже, сейчас он поверил врачам. Он борется с болезнью уже больше двух лет и вначале надеялся, что победит. Но теперь больше не надеется.
— И врачи утверждают, что…
— Полгода, если повезет. Может, и доживет до Рождества, но на это мало кто рассчитывает.
— Понятно…
Ей необходимо это обдумать. Ситуация в корне изменилась. Сейчас время для нее значит еще больше, чем раньше.
Салли еще несколько мгновений смотрел на Аманду. Потом перевел взгляд на часы.
— Начало шестого. На случай, если вы не в курсе, — перед ужином мы обычно собираемся в центральной гостиной.
Аманда кивнула, повернулась и направилась обратно к центральному холлу. Собаки молча трусили справа от нее, Салли шагал слева. Хотя сейчас он не выказывал и тени той ярости, что бушевала в нем несколько часов назад, Аманде он казался гораздо более опасным и непонятным, чем собаки.
— Что вы здесь делаете?
Аманда вскинула голову. В дверях кабинета стоял Уокер Мак-Леллан, пристально глядя на нее. Захваченная врасплох, она не знала, что сказать.
— Я… просто проходила мимо. Я здесь еще не была.
Она поймала себя на том, что оправдывается. Черт бы его побрал!
— Обычно Джесс держит эту комнату запертой. — В голосе Уокера, как всегда, несколько тягучем, не слышалось особой теплоты. Он вошел в просторный кабинет, уставленный шкафами с книгами, подошел к мраморному камину и остановился рядом с Амандой, перед большой картиной, написанной маслом.
Аманде стало не по себе от его близости. Сейчас он выглядел менее официально, чем всегда, — ни пиджака, ни галстука, однако лицо было все то же — бесстрастное, непроницаемое, те же зеленые глаза, словно читающие мысли.
— Думаю, он не стал бы возражать против того, что я сюда вошла.
Аманда сделала над собой усилие, чтобы ее слова не прозвучали слишком вызывающе.
— Может, и не стал бы.
Избегая встречаться с ним глазами, Аманда отвернулась от картины. Это был почти фотографический портрет Брайана Далтона, его жены Кристин и большеглазой, очаровательно улыбающейся трехлетней Аманды. Небольшая медная табличка гласила, что картина написана в 1969 году.
— Я, кажется, не очень похожа на свою мать.
Аманда поспешила сказать это прежде него. Женщина на портрете, такая же темноволосая, как и Аманда, выглядела намного выше ее и казалась очень изящной, почти хрупкой. На золотистом от загара лице ее светло-голубые глаза под черными ресницами казались еще светлее. Полные, нескрываемо чувственные губы улыбались.
Кристин Далтон представляла собой нечто такое… Все трое на портрете выглядели как живые, но Кристин выделялась из всех. Она поражала воображение. Художник, который писал эту картину, был очарован ею вне всякого сомнения.
Ему удалось изобразить ее душу. Живая, горячая, излучающая жизненную энергию, она, казалось, вот-вот рассмеется, кокетливо поманит изящным пальчиком. В изломе бровей сквозила вызывающая ирония, в изгибе чувственных губ таилось искушение. Эта женщина не выглядела матерью. Чьей бы то ни было.
Как и все остальное в «Славе», она была великолепна. При отсутствии всякой вульгарности в ней ощущалась бьющая через край чувственность, которую ни она сама, ни живописец не пытались скрыть.
Ни один мужчина, когда-либо знавший такую женщину, не смог бы ее забыть.
— Она была необыкновенно хороша, — бесстрастно проговорил Уокер. — Мне рассказывали, что Брайан влюбился в нее с первого взгляда и сразу сделал предложение. Ему тогда едва исполнилось двадцать лет, он еще и колледж не окончил.
