Инна Бачинская - Лев с ножом в сердце
— И что же вы советуете брошенным девушкам? — спрашивает Игорь.
— Оглянуться вокруг. Кстати, мне пишут не только брошенные девушки.
— Неужели парни тоже пишут? — не верит он.
— Пишут, но редко. Мне пишут девушки, которые хотят любить. Они спрашивают, где можно встретить доброго, надежного, честного. Единственного…
— И вы…
— Я говорю — ждите.
— И надейтесь?
— Да.
— Удивительно, — говорит он, — игра под названием «Любовь» тянется тысячелетия и до сих пор… актуальна! И никакая сексуальная революция ее не убила.
— Только слегка придушила, — говорю я.
Он смеется. Вообще, он легко смеется, и я понимаю, что его радует наше общение. Меня тоже. И нам все равно, о чем говорить. Обо всем, ни о чем. Он тоже одинок?
— Извините, — говорю я с сожалением, — мне нужно еще поработать.
— До завтра, — прощается он. — Я позвоню. Спокойной ночи…
— Вы звоните из автомата? — спрашиваю я вдруг. Мне слышен шум мотора.
Он отвечает не сразу — думает. Потом говорит:
— Нет, я просто стою у открытого окна…
Глава 6
Будни «Елисейских полей»
— Как жизнь, Лизавета? — спросил Аспарагус, появляясь на пороге моей комнаты. Лицо у него расстроенное.
— Хорошо, Йоханн Томасович, — ответила я. — Что-нибудь случилось?
— Случилось уже давно. А сегодня я в очередной раз спросил себя, какого черта я здесь делаю.
— Йоханн Томасович, я не представляю «Поля» без вас, честное слово. Вы придаете журналу блеск. Если бы не вы, он ничем бы не отличался от своих пошлых собратьев, где одна реклама и секс. — Свою реплику я подала без запинки, как по-писаному. — Вы очеловечиваете его. Ваш стиль и эрудиция придают ему вес. Без вас он бы умер!
— Спасибо, Лизавета, — сказал главред, и голос его дрогнул. — Я благодарен вам, хотя и понимаю, что это неправда… то, что вы сейчас сказали. Не перебивайте меня, Лизавета, — он предостерегающе поднял руку, видя, что я открыла рот, собираясь возразить. — Скажем, не совсем правда. Молодежь считает меня старым ретроградом, которому давно пора на свалку. Аэлита ждет не дождется, когда я исчезну и она займет мое кресло. Эрик тоже… Кстати, Лизавета, вы заметили, что уже третий день на нем розовые носки?
— Не заметила, Йоханн Томасович. Но обязательно посмотрю. Завтра же утром. Сегодня не получится, я думаю, он уже ушел.
— Я не понимаю, как вменяемый человек может носить розовые носки. Даже нетрадиционно ориентированный. Наверное, я безбожно отстал от жизни. Мой поезд ушел, а я все еще беспомощно топчусь на перроне, надеясь неизвестно на что.
— Вы неправы, Йоханн Томасович, — говорю я. Мне жалко его. Одиночество — страшная штука. Но, с другой стороны, у него четверо детей и, возможно, с десяток внуков, с которыми он не поддерживает отношений. «Смотри на него, Лизавета, — говорю я себе, — на этого старого волка, для которого в жизни существовала только работа. Смотри, с чем он остался! Или, вернее, с кем. С Аэлитой, которую он называет генетической ошибкой, со Шкодливым Эриком в розовых носках, с Борей Гудковым, заведующим разделом рекламы и юмора, чьих анекдотов он не понимает и постоянно призывает меня в качестве третейского судьи».
— Послушайте, Лизавета, как вам следующий опус, — говорит он мне, надевая очки и поднося к носу исписанный листок. — Интервью с городскими знаменитостями… С каких это пор они стали знаменитостями? В каком обществе мы с вами живем? Почему владелец сети пивных самодовольно рассказывает, как он достиг жизненного успеха, а популярная безголосая певичка свободно рассуждает о своих любовниках? А Бородатый малютка вообще пишет о молодой женщине, зачавшей от пришельцев! Дикость!
Я не могу удержаться от смеха. Бородатый Малютка[ «Бородатый малютка» — рассказ Валентина Катаева о погоне за дешевыми сенсациями.], как называет его Йоханн, не кто иной, как известный журналист и писатель, местная достопримечательность — Добродеев Алексей Генрихович. Свободный художник, печатающийся во всех городских газетах и журналах. Свои материалы он, скорее всего, сочиняет сам, но ссылается при этом на самые достоверные источники.
— Ей через месяц рожать, — говорит Йоханн.
— Кому? — вздрагиваю я.
— Да этой, которая с пришельцами. Добродеев клянется, что лично встречался с ней, и уверяет, что она действительно в интересном положении. Сон разума какой-то, честное слово! — горестно восклицает главред.
— А… может, это правда. Насчет пришельцев…
— Лизавета! И вы туда же? Какие пришельцы? Я допускаю, что дама в интересном положении, но при чем тут летающие тарелки? Хотя вы ведь тоже пишете роман о пришельцах. Вы и Добродеев — родственные души… — В словах его звучит горечь.
— Но ведь есть очевидцы, и ученые говорят… — оправдываюсь я, чувствуя себя глупо.
— А! — машет рукой Йоханн. Достает серебряную фляжку, отвинчивает крышку-наперсток. Аккуратно наливает в нее до краев коньяк, говорит: «Ваше здоровье, Лизавета». Выпивает. И спрашивает серьезно: — Куда мы идем, Лизавета?
— Никто не знает, — отвечаю я. — Этот вопрос человечество задает себе с тех самых пор, как научилось говорить. Один древний философ однажды написал: времена становятся все хуже, дети не слушаются родителей, и все хотят быть писателями.
— Неужели? — поражается Йоханн. — Неужели уже тогда?
— Уже тогда. Так что все в порядке, Йоханн Томасович. Главное — мы движемся.
— Иногда неплохо бы знать куда, — ворчит он. После коньяка главред порозовел и щеками, и лысиной, распустил узел галстука, еще дальше вытянул длинные ноги. Закрыл глаза и, кажется, задремал.
Я сижу тихо, как мышь. Мысленно сочиняю ответ на очередное письмо, в котором плач и стон. Удивительно, думаю иногда, я — вечная девственница и по жизни, и по знаку Зодиака, даю советы брошенным девушкам. Утешаю, жалею, обещаю, что все будет хорошо. Верю ли я в то, что говорю? Что где-то впереди, за поворотом, их ждет прекрасный принц… А что такое «прекрасный принц» в их понимании? А в моем? Их принц, скорее всего, — упакованный бизнесмен на крутой тачке, у которого немерено денег. Мой… Мне все равно, как он упакован. Можно без тачки, хотя неплохо бы, если честно. И деньги… Раньше многие презирали деньги. Воспитавшая меня Светлана Семеновна была бедной по теперешним понятиям. Но назвать ее бедной язык не поворачивается. Она была очень богатой, хотя всю жизнь, кажется, проносила одну и ту же синюю шерстяную юбку. Раз принц — значит богатый. Для девочек, пишущих письма, богатство — это деньги. Для меня же…
Я постоянно думаю о человеке, который звонит мне, — Игоре. Я не представляю, что он богат, ходит по ресторанам, «рассекает», как выражается Аэлита, на шикарной тачке. Я даже не особенно верю, что он художник. Художники, которых я знаю, держатся иначе. Взять хотя бы городскую знаменитость Николая Башкирцева, у которого Аэлита брала интервью…
