Мария Ветрова - Верни мне любовь. Журналистка
До нашего отдела добраться мне не удалось: тормознула Милка, вопреки обыкновению хмурая, как осеннее ненастье.
— Зайди-ка. — Она распахнула передо мной двери своего кабинета, которые тут же плотно прикрыла, едва я вошла и почти без сил брякнулась на стул.
— Чего от тебя хотел этот сукин сын? — поинтересовалась Людмила голосом, от которого в моей душе немедленно поднялась волна страха. — Он тебя что, обтяфкал? Что ему там неладно?
— Что ты… — пролепетала я. — Нет-нет, он… Просто дал задание.
— Какое еще задание? — Она уставилась на меня с искренним недоумением. — Какое может быть задание моему сотруднику за моей спиной?!
И Милка грубо выругалась.
Я испугалась по-настоящему, только тут сообразив, что произошло. И, с трудом припомнив детали разговора с Григом, кое-как пересказала ей суть разговора с главным, разумеется опустив последнюю часть нашего общения. Милка выматерилась еще раз. После чего все-таки пояснила свою бурную реакцию на поступок Грига.
— Этот гад специально проделал все за моей спиной, чтобы меня взбесить! — сказала она. — Вначале трахает, а потом, видите ли, на место начинает ставить… Только со мной у него этот номер не пройдет, не на ту девушку нарвался, милый…
Она задумчиво покачала головой и присовокупила:
— С места мне этого не сойти, если я нашего Гришечку на себе не женю… Окручу, как ласточку!
Я похолодела, еще не зная, что это Людкино намерение станет, и очень скоро, тем самым единственным случаем на моей памяти, когда Милка недооценила противника.
Дальнейшие откровения Милки по поводу состоявшегося накануне выяснения отношений между ней и Григом вопреки всем увещеваниям совести привели к тому, что впервые в моей душе шевельнулась слабенькая, но надежда: а вдруг… вдруг?..
Суть откровений состояла в следующем: предыдущим вечером вместо заранее запланированного свидания Григорий, подарив Людмиле изысканный букет темных роз, вежливо, но твердо, не потрудившись назвать причину, прекратил их «особые» взаимоотношения, высадив мою подружку из своей машины возле подъезда ее собственного дома. Разумеется, при этом заверив ее, что взаимоотношений сугубо производственных все это ни в коей мере не касается…
— Дерьмо! — Милка уже не говорила, а скорее шипела. — Еще не родился на свет мужик, который бросил бы меня по собственной инициативе!
Я ей и верила в тот момент, и не верила. Верила потому, что Милка, не будучи классической красоткой, обладала столь сильной сексапильностью, что это чувствовали всей шкурой не только мужчины, но и женщины. Я и сейчас могу сказать, что за всю свою жизнь не встречала никого, кто мог бы соперничать с Людмилой в этом отношении. И уж конечно не я сама.
В отличие от рыжеволосой, зеленоглазой Милки с ее кошачьей мордашкой и фигурой Брижит Бардо, я представляю собой тип куда более заурядный: хрупких темноглазых брюнеток, скорее миловидных, чем красивых, без особых изъянов, но и без бросающихся в глаза достоинств. Наверное, самое красивое в моей внешности — волосы, густые, пышные и длинные, почти до пояса. Единственное, в чем я ослушалась моего идола, как раз волос и касалось: стричь их я отказалась наотрез даже ради молодежного стиля, принятого в конторе. Вместо этого просто перестала заплетать косу, предоставляя своей гриве полную свободу воли. И хотя такая прическа (если это и впрямь прическа) шесть лет назад как раз успела выйти из моды, Милке пришлось с моим упрямством смириться.
А не верила я впервые за все время нашего знакомства своему идолу, конечно, потому, что мне хотелось, чтобы Григ оказался тем самым единственным на свете мужиком, устоявшим перед Милкиным напором и ее прелестями, с которыми, увы, был знаком уже близко… О муки ревности! Как же разрывалось в тот момент мое глупое и наивное сердце! Знать бы мне тогда, сколько мук еще более жестоких ожидает впереди!
Впрочем, ситуацию бы это знание наверняка не поменяло: слишком неожиданно сильным оказалось то, что удалось, на беду, пробудить во мне Григорию.
В конце дня я Милкиными стараниями и узнала впервые о том, каким именно образом ухитряется наш главный подхватывать — в прямом смысле слова — девиц. Узнала о существовании окна в конце одного из коридорных тупичков, которому суждено было сыграть в моей судьбе роковую роль.
— Пойдем-ка глянем кое на что, — решительно не попросила, а распорядилась Людмила, заглянув в отдел около шести вечера. И, увлекая меня за собой, на ходу сообщила: — Хочу выяснить, какая из наших многочисленных шлюх посмела перебежать мне дорожку…
Из упомянутого окна открывался обширный вид на всю площадь с метро в самом ее центре. А помимо площади — на перекресток, к которому неизбежно двигались все машины от здания, куда бы они ни направлялись, благодаря одностороннему движению.
Своего наблюдательного пункта мы достигли как раз вовремя, чтобы увидеть темно-зеленый «опель» Григория, двигавшийся к светофору.
— Гляди и запоминай, — продолжала распоряжаться Людмила. — На этом месте наш сукин сын и назначает свои свиданки, девки его тут ждут, он слегка тормозит, открывает дверцу, подхватывает очередную на ходу и — вперед!.. Думает, идиот, что никто не видит и соответственно не знает… Да вся контора в курсе!
Она нервно рассмеялась, продолжая одновременно неотрывно следить за «опелем», медленно в общем потоке приближавшимся к перекрестку. Мои собственные ощущения и тогда с трудом поддавались описанию: горечь разочарования, боль, рыдания, готовые вырваться на свободу, и… непреодолимое желание сейчас, немедленно оказаться рядом с ним, услышать от него, что все сказанное Людмилой — ложь, простительная оскорбленной и брошенной женщине…
«Опель» продолжал двигаться, мучительно медленно плыть по направлению к углу. Светофор мигнул желтым глазом, и почти сразу зажегся красный, остановив поток машин. Напряжение достигло своей высшей точки — даже Милка умолкла. Так, в полном молчании, мы и простояли с ней до момента, когда, дождавшись зеленого света, Григ, и не подумав перестроиться в правый ряд, спокойно миновал последний отрезок улицы и угол, на котором, вопреки Милкиным предположениям, его никто не ждал.
Ох, каких же усилий стоило мне скрыть от подруги свое внутреннее торжество! А я именно торжествовала, совершенно не понимая, что если какое-то событие не произошло сегодня, оно может произойти завтра. И была почти счастлива и в то же время опасалась, что не сумею скрыть свое состояние от Людмилы… Напрасные тревоги. Она просто не способна была ни замечать, ни думать ни о чем и ни о ком, кроме собственных проблем и персоны.
