Екатерина Гринева - Гений страсти, или Сезон брачной охоты
И вдруг я заплакала, тоненько всхлипывая и размазывая слезы по щекам. Я была рада, что сейчас меня никто не видит: не видит, как «железная леди» рекламного бизнеса Влада Вешнякова сидит в своей машине и хлюпает носом, как последний лузер, который все время промазывает. На душе у меня было муторно и погано. Пропал ролик, в который было вгрохано столько нервов, сил и глупых слюняво-розовых надежд, вроде Гран-при «Каннских львов», красной дорожки и журналистов, щелкающих затворами фотоаппаратов. Но когда мы работали над ним, эти мечты не казались нам ни слюнявыми, ни розовыми. Напротив, мы были дружно уверены – все должно произойти только так! И никак иначе… Да еще эта поездка к матери… Если я сегодня не приеду к ней, меня сожрут, без всякой надежды на помилование.
В окно машины постучали. Пригнувшись к стеклу, на меня смотрел Шаповалов. Я вспыхнула и быстро вытерла слезы. Нажала на кнопку, и стекло поехало вниз.
– В чем дело? – спросил он почти сердито. – Чего вы ревете?
– Я не реву.
– А чем вы только что занимались?
– Это… мое дело.
– Мое тоже. Как заказчик, я отвечаю за нанятого мною работника. Да откройте же дверцу машины!
Я открыла, он сел рядом со мной, и я инстинктивно подалась от него в сторону.
– У меня… не заводится машина.
– Не проблема. Давайте я посмотрю.
– Спасибо.
– Пока не за что.
Шаповалов вышел из машины. За ним вылезла и я.
Поковырявшись минут пять под капотом, он обернулся ко мне:
– Поломка довольно серьезная.
– Ну вот! Еще и это!
– Вам куда надо? К матери?
– Ну да!
– Поехали на моей машине, я вас отвезу.
– Мне еще надо в аптеку и в магазин.
– Какие проблемы…
В машине Шаповалова пахло дорогими сигарами и кофе. Он включил негромкую музыку и, обернувшись ко мне, подмигнул:
– Все в порядке. Только не паникуйте. – Он провел рукой по своим коротко стриженным волосам и упрямо мотнул головой: – Как говорится, поехали…
Лекарство мы купили только во второй по счету аптеке, потом заехали в магазин. Шаповалов толкал тележку, а я бросала туда продукты. У кассы мы чуть не поругались: я категорически не хотела, чтобы он платил за меня, и получила презрительное, сквозь зубы «Феминистка!» и «Московские замашки!». Мы подъехали к дому моей матери, двенадцатиэтажному серо-белому зданию, и я, вылезая из машины с двумя сумками, сказала: «Огромное спасибо, не знаю, что бы я без вас делала». Шаповалов почесал в затылке и вдруг буркнул:
– Простым «спасибо» вы от меня не отделаетесь.
– А чего вы хотите? Денег? – замерла я. – Но вы же сами отказались…
– Послушайте, я в Москве чужой, куда тут можно пойти, не знаю. Кино и театры я не очень люблю. Выставки – тем более. Да и час уже поздний. Я думаю, все кассы уже закрылись. Пригласите меня к вашей матери на ужин. А?
Сумки чуть не выпали из моих рук.
– К матери… на ужин? – заикаясь, переспросила я.
– Это что – нереально? Из области фантастики? Я, кажется, не предложил вам ничего сверхъестественного.
Если бы ты знал мою мать, ты бы так не говорил, с тоской подумала я. Моя мать – не просто эгоистка, а эгоистка в «кубе», человек, привыкший мерить все одной-единственной меркой: нужно ли это ей или нет? Моя мать – чудовище, исковеркавшее мою жизнь. С восемнадцати лет она внушала мне, что все зло – от мужчин, надо держаться от них подальше и никогда не позволять им пользоваться тобой. И я бежала от мужчин, вела себя с ними сухо и натянуто и мной никогда никто не пользовался. И только потом я поняла, что в этом нет ничего хорошего и это неправильно: люди должны друг другом «пользоваться». Но мне уже было трудно переломить себя, да и домашняя обстановка не располагала к… романам. Я всегда думала о заработках, о том, где достать деньги, пока мать носилась со своей ненаглядной Машей, моей сестрой, тупицей и хамкой, смотрела целыми днями телевизор и упрекала меня в «непросвещенности». А когда мне звонили мужчины, я выдерживала настоящий допрос с пристрастием: мать, не стесняясь, орала, что на меня вряд ли кто позарится и я должна думать о ней и о сестре. А мужики мною попользуются – и бросят. Они все такие…
Моя мать уже сто лет нигде не работала, только «просвещалась» и пила дорогой итальянский кофе и все время требовала: то новую куртку, то каракулевый полушубок. А вслед за ней канючила и Машка. Когда-то Машка была замужем за художником Максимом Генераловым, который сумел за сравнительно короткое время раскрутиться и стать жутко модным. Генералов заработал популярность своими громкими художественными «акциями». Он то наваливал кучу дерьма на полу в церкви, в результате чего разражался дикий скандал и его сажали на несколько дней в обезьянник – тогда поднималась шумиха и был даже организован сбор подписей в «защиту художественного творчества» «актуального» Генералова. То он изображал «человека-лягушку», квакая и подпрыгивая на четвереньках… Машка терпела все его выходки, ей нравилось вращаться в кругу богемы и жить с «модным прогрессивным» Генераловым. Они жили в его мастерской, безостановочно пили и устраивали веселые оргии. Машка думала, что такая жизнь продлится целую вечность – настолько же веселая, легкая и необременительная, как и в начале их брака. Но Максим бросил ее и сошелся с одной хохлушкой, приехавшей из Житомира и подрабатывавшей натурщицей. Машка пришла жить к матери, где уже жила я. Она то жаловалась на жизнь и бросившего ее Генералова, то срывала на нас свою злость и раздражение. Перепады Машиного настроения были очень утомительными и тяжелыми. В последние годы она возобновила отношения с Генераловым, и они изредка виделись то на вернисажах, то в чьих-то квартирах, на праздниках у их общих знакомых, оставшихся с тех давних пор. Машка гордилась, что она была женой «самого Генералова», и вставляла реплики на эту тему к месту и не к месту.
С той веселой хулиганской поры Генералов изрядно остепенился, стал членом многих авторитетных жюри и экспертных советов. Теперь он вращался в элитных кругах и подружился с влиятельными людьми.
– Я… не могу, – сглотнула я. – Простите, но не могу.
Но Шаповалов, большой, массивный, уже вылезал из машины.
– Еще как можете! И потом, это невежливо – выставлять мужчину на улицу после того, что он для вас сделал. И где же ваше прославленное московское гостеприимство?
Он подхватил мои сумки – буквально вырвал их из моих рук.
– И не волнуйтесь, Влада. С вашей семьей я разберусь. Все будет, как надо.
– И как я им вас представлю? Как своего знакомого? Коллегу?
– Я думаю, лучше… – он немного помедлил. – Как жениха. Иначе меня ваша маменька в шею прогонит. Судя по тем словам, которыми вы ее охарактеризовали. Насчет тяжелого характера. А от жениха она уже никуда не денется. Как-никак, а придется ей с будущим затем познакомиться.
