Виктория Платова - После любви
Я не ослышалась, и он сказал «будь моей женой»?
Я ослышалась.
Три года, проведенные в полной безмятежности рядом с Домиником; три года никак нельзя считать трамплином к такого рода признаниям, «будь мой женой», надо же, кто бы мог подумать, что Доминик способен на подлость, иначе, чем подлостью, «будь моей женой» не назовешь!..
– Я давно должен был сказать тебе, Сашa. И кольцо…
– Кольцо, – осеняет меня. – Значит, ты купил его…
– Для тебя. Ни для кого другого.
– Очень мило, – разговаривать с козырьком бейсболки легче легкого. – Но я не ношу колец. Ты же знаешь, Доминик.
– Черт с ним, с кольцом. Пусть ты их не носишь, но ответь – ты будешь моей женой?
– Прямо сейчас? – «Нет» требует гораздо большего времени, чем «да». И выносливости, и ловкости, и спортивной подготовки, и бдений на гребне волны. В обнимку с доской для серфинга. На такие подвиги я не способна.
– Прямо сейчас. – Доминик решительно закусывает толстую верхнюю губу толстой нижней.
– Боюсь, сейчас не самый подходящий момент…
– Но ты же сама сказала мне… Для таких вещей не бывает подходящих моментов…
– И ты не придумал ничего лучшего, чем поймать меня у стойки. В то время как я…
– В то время, как ты решила позавтракать с каким-то хлыщом. Отвратный тип. Похож на крысу, неужели ты не видишь этого, Сашa?
Алекс Гринблат похож на крысу не больше, чем сам Доминик похож на древнегреческую амфору, или на инструктора по фитнесу, или на душку Тома Круза, или на Марлона Брандо, каким симпатяжкой он был, восседая на мотоцикле в середине пятидесятых. Сейчас вряд ли кто помнит, что Марлон Брандо был симпатяжкой.
Я – помню.
– Этот, как ты говоришь, отвратный тип… приехал сюда из-за тебя. Из-за твоих досок. Они понравились ему, и он хочет их купить.
Не слишком ли я погорячилась насчет оптовых закупок творений Доминика? Плевать.
– Интересно, как он о них пронюхал?
– Я. Я ему об этом рассказала.
– Когда же ты успела?
Пересказывать историю с письмом двухмесячной давности у меня нет ни сил, ни желания, пусть Доминик думает, что хочет. Пусть интерпретирует эту историю в тонах и красках, которые выберет сам. В конце концов, кто из нас художник?
– Успела. Я спешу, Доминик.
– Я вижу. – Ничего он не видит из-за козырька, ну да бог с тобой, Доминик.
– Он хочет взглянуть на твои доски. И было бы замечательно, если бы ты их подготовил.
– Все?
В словах Доминика проскальзывает заинтересованность, очень хорошо, общими усилиями мы отодвинули черту, за которой гарцуют «нет» и «да», за которой легко оказаться укушенным змеей, свернувшейся в обручальное кольцо; за которой формируются экспедиции по поиску древнегреческих амфор и происходит набор лабораторных крыс.
– Все. Все до единой, Доминик. Доминик молчит.
– Ты можешь стать знаменитым, милый.
– А если ты не пойдешь с ним завтракать, я не стану знаменитым?
– Я пойду с ним завтракать.
Пять минут давно истекли, и мне не хочется, чтобы Алекс Гринблат томился в ожидании. Я оставляю Доминика на ресэпшене, чтобы ровно через секунду забыть о нем. Алекс стоит у входа, прислонившись спиной к стволу давно высохшей пальмы (Доминик так и не смог выкроить денег на садовника) и скрестив руки на груди.
– Все в порядке? – интересуется Алекс, когда я подхожу к нему.
– В полном.
– Это и есть ваш толстый гений?
– Это и есть.
– Боюсь, с ним будут проблемы.
– С ним не будет проблем, – заверяю я Алекса, может быть – слишком поспешно, слишком пылко. – Я все улажу.
– Вы здесь ни при чем, Сашa.
Наверное, это входит в краткий курс по подготовке Спасителей мира: умение метать слова, как ножи. Метать из любого положения, они ложатся в яблочко, и движущаяся цель поражена. Цель в данном случае я; поправка на обстоятельства – я стою неподвижно. Это существенно облегчает задачу. Мне лишь остается истекать кровью и думать об унизительном значении фразы: «Вы здесь ни при чем, Сашa». Ни при чем. И от меня не зависит ровным счетом ничего. И мне самое время напомнить, что Алекс Гринблат – абсолютная ценность, для отношений с миром ему не нужны ни посредники, ни адвокаты, ни страховые агенты, ни медсестры широкого профиля.
– Я ему не понравился, – говорит Алекс, отлепляясь от пальмового ствола. – Активно не понравился.
Мне требуется мгновение, чтобы влезть в бейсболку Доминика и ощутить к Алексу Гринблату такую же животную ненависть.
– Думаю, это не имеет для вас принципиального значения. Ведь так?
– Вы умница, Сашa. Схватываете все на лету. Идемте завтракать.
…«Ла Скала» находится в двух кварталах от отеля Доминика. Я прохожу мимо нее всякий раз, когда мне приходит в голову мысль навестить рыбачью лодку Ясина. Или когда мне приходит в голову мысль прогуляться по ночной Эс-Суэйре. Фасад «Ла Скалы» – точная копия фасадов других домов на улице: белый, наспех обработанный камень с синими вкраплениями ставен и дверных проемов. Эс-Суэйра вообще – бело-синий город, в отличие от терракотового Марракеша, в отличие от совсем уж разноцветной, застекленной Касабланки, влияние некогда могущественных стран Средиземноморья ощущается в нем до сих пор. А есть еще сердцевина Старого города, а есть еще построенные португальцами форты с узкими бойницами – место выпаса немногочисленных туристов, я никогда не унижусь до показа достопримечательностей. Тем более что Алекс Гринблат в этом не нуждается. Позавтракать вместе – совсем другое дело.
– Мы не пропустим заведение? – волнуется Алекс, разглядывая совершенно одинаковые дома.
– Нет. Мы почти пришли.
– И как только вы не путаетесь?
– Не обращайте внимания на оболочку, Алекс. Начинка здесь всегда разная.
– Очень философски, Сашa.
– Очень по-арабски, Алекс. Важно то, что внутри.
– Вы действительно так думаете?
– Действительно. Вам этого не понять. Вы ведь теоретик современного искусства.
Алекс раздвигает губы в улыбке, и это выглядит почти непристойно, как если бы – здесь и сейчас – раздвинула бы ноги портовая шлюха. Оказывается, и губы Алекса Гринблата иногда можно застать за малопочтенным занятием.
– Вы так ненавидите современное искусство, Сашa?
– Я думаю, его не существует.
Не только Алекс Гринблат в состоянии метать ножи точно в яблочко. Время от времени это удается и простым смертным типа меня. Девицы, закостеневшей на ресэпшене третьеразрядного отеля в третьеразрядном городе не самой популярной страны. Алекс так безмерно удивлен этим фактом, что останавливается прямо у скромной, затерявшейся в складках стены таблички
