Ширли Конран - Дикие
Пэтти, которая, казалось, ненавидела пленника, сказала;
— Помните, как они «присмотрели» за Изабель?
Сильвана думала, что было что-то мальчишеское и привлекательное в удивленном взгляде больших темных глаз пленника. С жалостью в голосе она сказала:
— Похоже, он получил сверх меры.
— История правдивая, — согласилась Анни, почувствовав жалость к его бедной матери.
— Смотрите сюда! — Сюзи, которая только что обыскала карманы куртки пленника, высоко держала ржавую банку из-под лимонного печенья, в которой Джонатан хранил их часы. Когда Сильвана потеряла свое изумрудное кольцо, женщины стали класть в нее и свои кольца, считая, что могли бы воспользоваться ими для торговли. В любом случае их пальцы были сейчас настолько худыми, что колечки попросту с них соскальзывали.
Сильвана сказала:
— Жестянка вместе с запасами была в одном из моих бамбуковых горшочков под пристройкой.
— Значит, ублюдок все-таки нашел наш лагерь сегодня днем, — сказала Сюзи, — когда мы прятались в пещере. — Она посмотрела вокруг на неожиданно настороженные лица. — Ну, будем делать вид, что он простой вор? Или определим, что он искал доказательства того, что мы живы и живем в лагере в джунглях?
— Вы должны были его пристрелить. — Кэри посмотрела на Пэтти. Они никогда этого не обсуждали, но обе женщины знали, что они убийцы, что обе нарушили главное табу женщин. Женщины призваны давать жизнь, а не отнимать ее, но, называй это самозащитой, непредумышленным убийством или убийством, они убивали. Не говоря об этом вслух, каждая знала, какое чувство депрессии испытывает другая и какой это груз на совести, который ничто не в состоянии оправдать.
— Знаю, что должны были застрелить его, — сказала Анни. Она очень хорошо поняла, что именно имела в виду Пэтти. — Но мы не сделали этого. Я приняла неверное решение. — Она посмотрела на оба непрощающих ей этого лица и добавила: — Обещаю, в следующий раз колебаться не буду.
Пэтти вышла из себя.
— Важно сейчас! — закричала она. — И поэтому может не быть другого раза. Только потому, что он похож на любимого брата каждой, поставила нас в опасное положение, сентиментальная плакса ты.
Сильвана сказала:
— Все мы совершали глупые ошибки. Мы не сверхженщины и не автоматы. Следующую ошибку могла бы сделать и ты, Пэтти.
Пэтти нахмурилась.
— Посмотрим, что еще украл у нас этот ублюдок. — Она целилась в пленника своим «М-16», пока Анни развязывала ему руки.
Пэтти сказала:
— Ну, снимай. Расстегивай. Не стыдись, все это мы уже раньше видели.
Он выглядел удивленным:
— Что хотите делать?
— Снимай с себя одежду. Медленно, — приказала
Пэтти.
Он начал расстегивать свою грязную изодранную рубашку.
Анни сказала:
— У него может быть еще какое-нибудь оружие. Нож, например.
— Я держу палец на спуске, предохранитель снят, сказала ей Пэтти.
— Теперь брюки, — прорычала Пэтти.
Пленник расстегнул молнию. Показался его пенис в темных волосах. Никто не обратил внимания.
Он стоял перед ними обнаженный.
Оливковая кожа блестела и отливала юностью; он был мускулистого сложения, с узкими бедрами и плотными, как у борца, ягодицами. Он не стоял как-то особенно, не казался агрессивным, не осознавал своей сексуальности. Он стоял нагой перед ними и трогал пальцами ошейник из серебра у себя на шее.
Глаза женщин устремились на одно лишь место. Обвивая руку пленника начиная от запястья, красовалась черно-красная змея. Ее головка покоилась на гладком загорелом бицепсе, но татуированные клыки доходили до его горла.
25
Словно огромный яркий зонт свисали над головой пленника густые цветущие гроздья красного и оранжевого цвета, когда он в притворном сне лежал, привязанный к двум полыхающим деревьям. По мере того, как темное небо приобретало перламутровый оттенок, он принял решение относительно своей жертвы. Он также снова завладеет жестянкой с драгоценностями. Пленник не сомневался, что сбежит. Его отличительной чертой, которая формировалась в течение многих лет, было пристрастие к не столь молодым американским женщинам.
В Маниле, пока он скользил по зеленым плиткам пола в ресторане, мимо запачканных какаду в золоченных клетках, разнося подносы с дорогими блюдами из морских продуктов для богатых туристов, Карлос двигался с юношеской уверенностью, энтузиазмом и очарованием. Его внешность бросалась в глаза, но она не отличалась грубой мужской красотой; не было в его лице или в поведении ничего такого, из-за чего одинокие американки сходили бы со своих пароходов во время круизов. Его очарование было сравнимо с обликом жаждущей, но застенчивой молодой девушки, осознающей, что для нее это только второй раз. Карлоса всегда интересовал предмет путешествий американок, он охотно предлагал им свои услуги, чтобы способствовать наслаждению или отдыху. Дамы с удовольствием принимали его предложения и находили его общество приятным и полезным.
Карлос внимательно изучал прекрасно одетых молодых людей, которые иногда сопровождали этих дам в «Голубой какаду». Наблюдая их, он научился щелкать своей золоченой зажигалкой «Данхилл», едва дама вынимала сигарету, и с небрежным изяществом помахивать своей коротенькой сигарой. В конце каждой трапезы он обычно отклонялся в противоположную сторону, делая вид, что поглощен созерцанием какой-нибудь сценки за соседним столиком, при этом он своим указательным пальцем слегка касался кончика брови, поглаживая ее. Этот жест он применял лишь при оплате счета.
Каждое утро в тесной комнатенке без окон, которую он делил с двумя младшими братьями, Карлос стоял перед облезлым зеркалом и пробовал приподнимать бровь на все лады — насмешливо, безучастно, вызывающе, одновременно пуская в отражение воображаемые колечки дыма. Он знал, был абсолютно в этом уверен, что в свое время наступит час, когда одна из этих американок заберет его с собой домой, в Штаты, где он немедленно ее бросит, сядет в автобус «Грейхаунд», следующий в Голливуд, а там он получит работу в качестве слуги какой-нибудь старой кинозвезды, как Рэкуэл Уэлч. Получив такой шанс, он тоже станет кинозвездой. И его будут оберегать, восхищаться им и платить целое состояние. Уважение будет окружать его, и ему будут дарить подарки. И эту бесконечную мозаику удовольствий довершат стройные ножки юных девушек.
С течением времени Карлос приобрел гардероб из дешевых, наспех сшитых вещей. Он заработал на тонкий золотой браслет, цепочку, запонки, ручные часы, золоченую зажигалку и серебряный портсигар. Время от времени он намекал на золотой, но корабли никогда не задерживались дольше нескольких дней, и Карлос отлично знал, что от дарителя всех этих дорогих вещиц потребуется слишком многое, к тому же и времени тоже гораздо больше. Печально, но все эти накопленные сокровища исчезли в ту ночь, когда он вступил в ряды армии Пауи. Тем не менее он с апломбом щелкал новенькой алюминиевой зажигалкой, словно это была его прежняя позолоченная, с гарантией, копия «Данхилла» из Гонконга.
