Джеки Коллинз - Шансы. Том 1
— И чем быстрее, тем лучше, — бросил Энцо.
1 апреля 1951 года Банан проснулся довольно поздно. Его последняя жена — женщина, которой он дал ласковое прозвище Пиранья, — спала радом. Она храпела, что приводило Банана в бешенство.
В спальне пахло собачьим дерьмом. Банан пихнул жену в бок.
— Твои долбаные твари! — заорал он. — Опять все кругом обосрано!
Пиранья терла глаза, со вчерашнего вечера густо обведенные тушью.
— Что?
Банан окончательно разъярился.
— Твои долбаные псы заорали весь ковер! Она села в кровати, совершенно обнаженная. Груди у нее были такие огромные, что невольно закрадывалась мысль: а не надувные ли они? Банану самому иногда казалось, что женат он не на женщине, а на паре гигантских сисек.
— Ну и что? От вони еще никто не умирал.
— Тебе лучше знать, — огрызнулся Банан. — Интересно, когда ты в последний раз сидела в ванне?
Пиранья почувствовала, что пора переходить к действиям.
— Не смей называть меня грязной, ты, вонючка. — Она замахнулась, чтобы отвесить ему оплеуху, но Банан перехватил ее руку, больно сжал. — Отпусти меня! — завопила женщина. — Отстань от меня!
Услышав голос своей хозяйки, все три пекинеса выползли из своих укрытий. Две собаки запрыгнули на постель, в то время как третья тварь оглушительно лаяла, опираясь передними лапами о спинку кровати.
— Заставь их замолчать немедленно! Но Пиранья подбодрила своих любимцев:
— Ну же, мои маленькие, помогите своей мамочке! Теперь лаяли все три пса, те же два, что забрались на постель, стали бросаться на Банана. Отпустив руку супруги, он с ревом отбивался от обнаглевших животных. Воспользовавшись моментом, Пиранья вцепилась своими отточенными ядовито-красными ногтями мужу в щеку.
— Сука! — завопил Банан.
— Грязный хрен! — не осталась в долгу Пиранья.
Собаки не унимались. Банан цепкими пальцами схватил ближайшую к себе за шею и швырнул в угол комнаты. Приземлившись, пес жалобно заскулил.
Забыв обо всем, Пиранья бросилась к бедняжке.
— Ах ты подонок! Да ты же искалечил Пуф-Пуфа!
— Долбал я Пуф-Пуфа!
— Долбать надо тебя!
Выпрыгнув из постели, Банан угодил ногой в кучку на ковре.
— О Боже-е! — он со стоном захромал в ванную. Торопливо накинув на себя что-то из одежды, Пиранья подхватила скулившего пса, взяла с тумбочки у кровати ключи от принадлежавшего мужу «кадиллака» и ринулась вон из дома.
— Не бойся, моя крошка, — ворковала она, — мамочка мигом домчит тебя к врачу.
Банан в ванной под струей воды усиленно скреб пятку, когда с улицы до него донесся звук взрыва. Ему показалось, что кто-то решил атаковать дом. Доли секунды Банану хватило, чтобы распластаться на кафельном полу. Поскольку взрывов и стрельбы не последовало, он понял, что ошибся, поднялся на ноги, с опаской вышел из ванной комнаты и за окном спальни увидел дымящиеся обломки своего «кадиллака».
— Господи, — с благоговейным ужасом пробормотал он, — на ее месте мог быть я!
1 сентября 1951 года у Джино родился сын.
Его сын!
Это был самый счастливый миг в его жизни.
Они назвали мальчика Дарио.
Событие отмечалось в течение целой недели.
Мария улыбалась и говорила:
— Я же обещала тебе, что рожу мальчика, правда?
Он ответил ей поцелуем, а затем привлек свою девочку-жену к себе и в который уже раз возблагодарил мысленно небо за то, что оно свело их обоих вместе.
Дарио родился совсем крошечным — всего пять фунтов десять унций, и совсем непохожим на Лаки — без волос, худеньким, с тонкими, как спички, ручками и ножками, бледненьким и голубоглазым.
Лаки же в свои год и три месяца стала почти точной копией отца. Та же смуглая, оливкового цвета кожа, те же черные глаза, слегка вьющиеся, как и у него, волосы. Джино очень любил ее, но рождение сына — о, это совсем, совсем другое!
Перед возвращением из клиники домой Мария решила поговорить с мужем.
— Нам нужно быть очень осторожными, — сказала она. — Мне бы не хотелось, чтобы Лаки стала ревновать нас к малышу.
— Ревновать?! — воскликнул в недоумении Джино. — Да ты шутишь! Я люблю их обоих!
— Тогда тебе остается только любить их обоих одинаково, — предупредила его жена.
— Конечно, конечно, — тут же солгал он непроизвольно. Сын был непосредственным продолжением его самого. Для дочери это исключено.
— Это дерьмо живуче, как кошка! — взорвался Энцо. — Я таких еще не встречал.
— Но цели своей мы все же достигли, — спокойно ответил ему Джино. — В Вегасе все вошло в норму. Бизнес процветает. Банан больше не станет играть мускулами.
— Если ты так думаешь, то ошибаешься, — заметил, повысив голос, Энцо.
— Если я ошибусь, то в следующий раз мы избавимся от него навсегда.
— Черт возьми! Я говорю, что мы должны сейчас выпустить из него весь пар!
Джино сделал энергичный выдох.
— Ты убил его жену. Он предупрежден. Теперь он будет держаться в стороне.
— Может быть. Некоторое время. Джино рассмеялся чуть самодовольно.
— Я знаю, что из себя представляет Банан. Не забывай, мы же вместе с ним начинали, на одной улице. Он всегда был трусоват, поэтому сам больше ничего уже не начнет. Готов поспорить.
— Ты знаешь, я не люблю спорить.
— Ну так и не спорь. Говорю же тебе, Энцо, просто положись на мое слово. Он будет сидеть в своей Филадельфии и никогда больше не сунет к нам свой нос.
— Черт побери, остается только надеяться на то, что ты окажешься прав.
— Я прав. Я знаю, что я прав. — Джино раскурил длинную и тонкую «монте кристо», усмехнулся. — Хочешь взглянуть на мальчишку? Пойдем, покажу. Джино Сантанджело. Лучший мальчишка в лучшем из миров!
ЧЕТВЕРГ, 14 ИЮЛЯ 1977 ГОДА НЬЮ-ЙОРК
Глядя в удаляющуюся спину Лаки, Стивен дождался, пока она не скроется из виду, и только после этого начал свой спуск по бетонным ступеням пожарной лестницы. Усталый, грязный и злой из-за того, что всю ночь провел в этой дурацкой ловушке. Да еще с такой особой, как Лаки: груба, высокомерна, говорит, как портовый грузчик. Хотя собой вовсе не так уж и плоха. Даже после мучительного сидения в лифте привлекательность се ничуть не поблекла.
Усилием воли он заставил себя не вспоминать о ней. Что это на него нашло? Впервые после того, как он решил, что они с Айлин созданы друг для друга, в голову неотвязно лезли мысли о совершенно другой женщине.
Дарио медленно приходил в себя. Сначала он никак не мог понять, где находится, потом вспомнил и резким движением сел, ощущая гнетущую пустоту в желудке.
Со скучным удивлением он обнаружил, что сидит на постели в собственной спальне. Голова раскалывалась. Желудок ныл. Стреляющая боль чувствовалась в мошонке.
