Генри Денкер - Голливудский мустанг
Но сейчас монтаж стал для Джока пыткой. Может быть, из-за постоянно появлявшегося на экране лица Карра. Он улыбался, хмурился, смотрел с нежностью, негодованием. Целовал, ненавидел, любил, бросал лассо, сражался с мустангом, думал, беспокоился. Джок видел Карра, обнаженного по пояс, со старой шляпой на голове. Карр удерживал веревку, перекатывался по земле, испытывал боль, шутил, покрывался потом, строил гримасы, целовал грудь Дейзи, подчинял себе мустанга, отпускал его на свободу, колебался, принимал решение продолжить борьбу.
Джок проклинал давивший на него Нью-Йорк, необходимость спешить. Он работал по четырнадцать, пятнадцать часов в сутки. Мэри постоянно находилась возле него. На самом деле Джока подстегивал вовсе не Нью-Йорк. Он сам хотел побыстрее разделаться с монтажом! Финли мог признать многое, мог обвинять многих людей, но он никогда не признался бы в этом. По ночам, после долгих часов работы, он не испытывал потребности в женщине. После своего возвращения он раз шесть видел Луизу. Они обедали вместе, говорили, смотрели другие фильмы. Даже несколько раз занимались сексом. Но что-то исчезло. Джок видел причину в ее поклоннике, который оказался юристом, владельцем большой фирмы по продаже недвижимости, и хотел жениться на Луизе. Но, поскольку она не имела с ним интимных отношений, он не должен был мешать ее близости с Джоком.
Однако они не отрицали, что их секс изменился. Лулу и Финли чувствовали это. Все стало другим.
Конечно, существовала Дейзи. Он дважды встречался с ней спустя неделю после похорон, но они не занимались любовью. Это было реакцией на семь дней и ночей траура, когда они постоянно находились в постели. Казалось, психическое состояние Дейзи зависело от твердости его члена. Таблетки не помогали. Спиртное — тоже. Только Джок, точнее, та его часть, которая позволяла Дейзи успокоиться, обессиленно провалиться на несколько часов в сон.
Джоку было нелегко. Возможно, ему мешал тот разговор, состоявшийся ночью в машине. Он был вынужден заниматься с ней любовью из страха, что она может совершить нечто непоправимое. Семь дней и ночей, проведенных в постели с Дейзи, оставили на Джоке шрамы, сравнимые с теми, которые он получил от Джулии Уэст.
В нем уже не было прежней сексуальной энергии. Он надеялся, что это изменится, когда он вернется к Луизе. Будет снова наслаждаться замечательным, легким, беспечным сексом. Сексом, который никогда не теряет яркости, не приносит усталости, не требует гимнастики и новых ухищрений. Сексом простым, чистым, здоровым. Дарующим радость. Освобождение. Удовлетворение. Когда самая большая проблема — это необходимость решать, кому идти за новыми напитками и пачкой сигарет.
Он должен был монтировать фильм. Дейзи подыскала себе другого психоаналитика, прописавшего ей новое успокоительное. Джок уже не боялся, что она примет смертельную дозу транквилизатора. Ему не пришлось исполнять те обещания, которые он дал себе перед смертью Карра.
Лишь один раз он сильно напился дома у Мэри и переспал с ней. Все остальное время он занимался исключительно монтажом. Продолжал смотреть на лицо Карра. И отвечать на телефонные звонки из Нью-Йорка. Или избегать их.
В последний день четвертой недели, когда Джок монтировал начало большой сцены единоборства с мустангом, зазвонил телефон. Это был Конджерс, руководитель отдела паблисити и связей с общественностью. Конджерс звонил из кабинета президента, которому он передал трубку.
— Малыш! Вы не поверите! Шестнадцать страниц и обложка! Конджерс только что принес сигнальный экземпляр. Шестнадцать полос!
— Шестнадцать полос чего? — спросил Джок.
— «Лайфа»! «Лайфа»! Шестнадцать полос и обложка. Это самый большой материал о фильме, появившийся когда-либо в «Лайфе». Готов держать пари, это поднимет стоимость акций на пять долларов! Договор о слиянии у нас в кармане! Вы покупали акции по моему совету?
— Что изображено на обложке? — спросил Джок.
— Конечно, Карр. Перед последней атакой на мустанга. Потрясающий снимок. Это не фотография, а настоящая картина.
— Да, да, знаю.
— Я попрошу Конджерса отправить вам два экземпляра с вечерним самолетом. Утром они будут на студии.
— Хорошо.
— Хорошо? Я еще не видел такой блестящей рекламы. Вы можете гордиться!
— Да.
— Позвоните мне, когда получите журнал. О'кей?
— Да. Как они назвали фотоочерк?
— «Рождение шедевра». Потрясающе, правда?
— Да, отличное название.
Утром Джок пришел на студию, в свой кабинет, к восьми. В восемь тридцать приземлился самолет. Финли, не получив журнала, позвонил в комнату, куда поставлялась почта. Через четверть часа он уже держал в руках пакет. Финли не стал немедленно вскрывать его, а отправился на стоянку, сел в «феррари» и поехал в горы, подальше от студий, Лос-Анджелеса, смога.
«Феррари» поднимался все выше и выше среди желтых голливудских холмов. Дорога петляла мимо домов, которые постепенно начали редеть и наконец исчезли вовсе.
Оказавшись над городом и облаками, Джок остановил машину. Он снял солнцезащитные очки и разорвал пакет, чтобы познакомиться с фотоочерком, опубликованным в «Лайфе».
На обложке был представлен колеблющийся Престон Карр. Большой, смелый снимок передавал цвет и фактуру пустыни; позади, на фоне синего неба, высились красноватые горы. Карр занимал правую часть фотографии, поднявшийся на дыбы мустанг — левую. Карр смотрел на животное; лицо актера явственно выражало сомнения, предшествовавшие финальной схватке.
Шестнадцать полос были посвящены «Мустангу». Разворот занимала большая фотография Карра и Дейзи, сделанная во время съемки самого интимного момента их любовной сцены. Дейзи была обнажена до талии. Но снимки, имевшие отношение к событиям фильма, составляли незначительную часть очерка.
Львиная доля журнальной площади была отдана звезде — Престону Карру. Мэннингу удалось удивительно ясно передать внутреннюю борьбу и негодование Карра. Герой очерка постоянно ощущал, что он растрачивает драгоценную валюту — собственную жизнь. Обменивает ее по слишком низкому курсу.
На всех снимках был запечатлен Карр. Карр в гримерной. Карр с Дейзи. Карр и Джо Голденберг. Карр, выбирающий мустанга. Карр и Джок Финли. Рассерженный Карр и Джок Финли. Карр, лежащий на земле в момент мышечного спазма. Карр, измученный борьбой.
Возможно, дело было в расположении фотографий, их выборе или намеках, присутствовавших в тексте. В любом случае фотоочерк давал понять, что это — рассказ о звезде, которая скорее умрет, чем смирится с поражением. О человеке, желавшем доказать новым критикам, новому поколению зрителей, режиссерам «новой волны», что старые звезды сохранили свое величие.
