Джудит Гулд - Плохо быть богатой
— Сможешь, Анук, и прекрасно это знаешь. Тебя не так-то легко сломить.
— Позволь напомнить, душа моя, что демонстрационный дом в Саутгемптоне это не какой-нибудь пустячок. — Анук буквально дымилась. — Подумать только! Эти тупицы из комитета предпочли не тебя для показа моделей на вечернем открытии. И кого? Эту размалеванную обезьяну Эдвину! Нет, это последняя, самая последняя капля! — Она откинулась на спинку стула, лицо ее пылало. — Я серьезно думаю о том, чтобы отказаться от председательства, но сначала я сверну этим дохлякам шеи!
— А потом будешь изнывать в какой-нибудь захудалой тюрьме вместе с лесбиянками? — И Антонио рассмеялся. — Да уж, неземное наслаждение!
— Сейчас не до шуток! — Анук забарабанила по столу красными ногтями. — Вот что, Антонио, я не пойду на открытие, и ты тоже. Мы откажемся. Да! Да я просто прикажу всем бойкотировать его!
— Боюсь, дорогая, они тебя не послушают. Ты прекрасно знаешь, что открытие демонстрационного дома — это всегда событие в начале саутгемптонского сезона. И потом, даже мы не можем отказаться. Каждая женщина, которая там будет, каждый год покупает у меня туалетов на десятки тысяч долларов, и, так же как и я, ты понимаешь, что мы не можем позволить себе сделать их своими врагами.
— Можно подумать, что они — наши друзья! — огрызнулась Анук.
— Повторяю, Антонио, мы никогда не сможем пережить это. И будь уверен: эти ведьмы из комитета поступили так намеренно, чтобы опозорить и оскорбить нас.
— Намеренно или нет, но дело сделано, — произнес он примирительно, — и теперь это прошлое. В любом случае я не обладаю монополией на проведение демонстрации моделей на благотворительных мероприятиях. И потом, как знать? Может быть, у Эдвины действительно есть талант?
— Эдвина! Ха! — И Анук язвительно усмехнулась. Антонио пожал плечами.
— Ты должна признать, что, видимо, она что-то делает правильно. Может быть, мы ошиблись, когда дали должность Рубио не ей, а Класу?
Глаза Анук превратились в щелки.
— А кто, спрашивается, виноват? — прошипела она.
— Разве меня Дорис Баклин застукала с голой жопой?
Густо покраснев, Антонио тут же снова уткнулся в газету.
Анук взяла серебряный кофейник и налила себе кофе. Рука у нее дрожала.
— Может, мисс Э. Дж. Робинсон на этот раз и сравняла счет, — выдавила она, грохнув кофейником по столу, — но очень скоро ей придется понять, что какой бы талантливой, по ее мнению, она ни была, но в этом городе было, есть и всегда будет место только для одного Антонио де Рискаля.
Положив газету, Антонио улыбнулся.
— Ты всегда была моим самым верным сторонником, Анук, — нежно сказал он.
Но, словно не слыша его, она продолжала:
— Если бы они выбрали, скажем, Адольфо, или Полин Трижер, или Оскара де ла Ренту, еще куда ни шло, но Эдвину! Антонио, мне так плохо. Мне просто ужасно. Да к тому же она, вероятно, всему научилась у тебя. Это задевает меня больше всего. Нет, Антонио, я непреклонна. Мы не пойдем на открытие, — и с этими словами она отхлебнула кофе.
Появившийся в дверях Банстед деликатно откашлялся.
— Извините, мадам, — мрачно начал он, сосредоточенно глядя в пространство.
Метнув на него сердитый взгляд, она нервно схватила чашку.
— В чем дело, Банстед?
— Звонит мистер Лео Флад, мадам.
Не донеся чашку до рта, Анук так и застыла, не веря своим ушам. Лео Флад? Тот самый Лео Флад, который оказывает поддержку Эдвине? Какое беспардонное нахальство! А она — просто шлюха отъявленная!
Быстро оправившись от внезапного ступора, она вскочила на ноги и рванула трубку. И вдруг ее перекошенное от ярости лицо чудесным образом разгладилось.
— Лео! Chéri! — заворковала она. — Как прелестно, что вы звоните. Чем обязана такой чести?.. Я — руковожу открытием?! Но я думала, что, конечно, вы или Эдвина… Ну что вы, никакого конфликта интересов! Модели Антонио и Эдвины предназначены для совершенно разных групп людей!.. Понимаю… О, что вы, с огромным удовольствием, дорогой! Сочту за честь!.. Конечно! Антонио представляет ее коллекцию? Он будет в восторге! Послушайте, дорогой мой! Обещаю надеть свое самое простое… Ч-ч-что? Должна надеть одно из ее?.. Д-д-да… да, понимаю. Ну, конечно, вы правы, руководитель открытия должен… задавать тон показу, — последние слова она произнесла каким-то дрогнувшим голосом. — Нет, дорогой, совсем не расстроена… да, да, Лео… Чао. — Грохнув трубкой, она так и стояла рядом с телефоном, потрясая кулаками.
Антонио встревожился. Казалось, ее вот-вот хватит апоплексический удар, с губ ее срывалось нечто, похожее на „Р-р-р…"
— Насколько я понимаю, мы все-таки идем на открытие, — отметил он как можно спокойнее.
— О, дорогой! — простонала Анук, колотя себя по лбу кулаками. — Ну что мне делать?
— Дорогая, ну сейчас-то в чем дело?
— Мало всего, так на рану еще посыпали солью! Антонио, Антонио! — взвыла Анук. — Я должна надеть одну из моделей этой сучки! Нет, Антонио, я умру!
— Тогда откажись.
— Отказаться?! Антонио, ты с ума сошел? Ты же знаешь, что я не могу. Каждый год Лео Флад дает на благотворительные акции миллионы долларов. И я сижу в этих комитетах. И я должна просить его о передаче денег. Ох, Антонио! Я умру! Я просто умру!
61
Закон подлости гласит: если что-то может случиться, то это случится. Так и вышло. Да еще в пиковую масть.
В ночь на 14 апреля лопнули трубы на втором этаже саутгемптонского демонстрационного дома, и потолок в комнате, которую отделывала Лидия Клоссен-Зем, покоробился, не говоря о том, какой вред вода нанесла стенам. Синяя краска, положенная за три дня до этого, вспучилась пузырями и облезала клочьями.
Краску клали не в два слоя. На стены было нанесено восемь различных слоев специально смешанных оттенков, причем каждый нанесенный слой потом тщательно отшкуривался перед нанесением последующего.
Эта работа заняла три недели.
И вот все пошло прахом.
— Теперь придется заставить рабочих все содрать и переделать заново, с самого начала! — жаловалась Лидия. — Это конец! Последняя капля!
— Успокойся, дорогая, — утешала ее Анук, заехавшая посмотреть и оценить убытки; в руке у нее был радиотелефон. — Воду уже отключили, и завтра придут слесари и примутся за работу.
— Но от этого же краска на стенах не удержится! — выла Лидия.
Тут Анук повернула голову и нахмурилась. Из холла послышались раздраженные, переходящие на крик, голоса.
— Ваши люди сделали черт знает что из дверного проема! — надрывался голос. — Посмотрите на эти занозы! Хоть в обморок падай!
