Дафна дю Морье - Французова бухта
— Подойдите сюда, — пригласил он. Вместе они смотрели вниз, на воду, где плавала большая стая чаек.
— Настоящее нашествие. Они будто угадывают час нашего возвращения и слетаются сюда. Команда подкармливает их, ничего не могу поделать. Да и я, признаться, тоже кидаю им крошки хлеба.
В подтверждение своих слов он швырнул в окно краюху хлеба, из-за которой на воде тотчас же возникла драка.
— Возможно, они питают особую любовь к нашему кораблю — ведь я назвал его «La Mouette».
«La Mouette» — значит чайка, да, да, конечно», — обрадовалась Дона, вспомнив значение этого слова.
Опершись о подоконник, они продолжали наблюдать за чайками. «Бред! — наконец в смятении подумала Дона. — Почему все происходит не так, как я ожидала? Сейчас я должна была бы лежать связанная, с кляпом во рту, избитая до синяков, в трюме корабля, а вместо этого я смотрю, как он кормит хлебом чаек, и мне совсем не хочется быть сердитой».
— Отчего вы стали пиратом? — прервала она молчание.
— А отчего вы ездите на норовистых лошадях? — ответил он вопросом на вопрос.
— Наверно, оттого, что мне нравится опасность, большая скорость…
— Вот поэтому и я пират.
— Да, но…
— В действительности все очень просто, никакого тайного смысла. Я не восстал против общества и не питаю к нему той горькой ненависти, которая сбила с пути истинного моих товарищей. Вышло так, что меня заинтересовало пиратство: оно давало простор для мысли. Дело не в жестокости и кровожадности. Организация налета отнимает много дней, каждая деталь должна быть тщательно продумана и подготовлена. Я ненавижу беспорядок, мне претит любая небрежность. Все предприятие похоже на задачу по геометрии, та же пища для ума. И потом, потом… все это гонит скуку, дает заряд бодрости. Сознание превосходства над противником целительно для самолюбия. Словом, все это поглощает меня целиком.
— Да, я понимаю, — подумав, сказала Дона.
— Вы были озадачены, не правда ли? Вы представляли себе вдребезги пьяного капитана, валяющегося на полу вперемешку с ножами, бутылками и голосящими женщинами.
Они оба прыснули от смеха. В дверь постучали, и Француз сказал: «Войдите». Один из пиратов толкнул ногой дверь и вошел в каюту, неся перед собой на подносе большую супницу. Из нее поднимался горячий пар, разнося вкусный пряный запах. Пират накрыл на стол, предварительно застелив его белой скатертью. Из шкафчика он достал бутылку вина. Дона почувствовала, что она голодна. Пират удалился. Дона вдруг заметила, что хозяин корабля исподволь наблюдает за ней.
— Надеюсь, вы не откажетесь? — осведомился он.
Она кивнула, ощутив себя девчонкой, у которой читают мысли. Он принес вторую тарелку и ложку, достал из шкафчика еще один стакан и поставил на стол испеченный на французский манер с темно-коричневой корочкой хлеб.
Они молча съели суп, затем он разлил вино — оно было чистым, как слеза, холодным и не слишком приторным. Дону не покидало ощущение, что все происходящее уже было с ней однажды, да, да, да — это был сон… «Я уже делала все это однажды, — думала Дона. — Все это уже было». Она старалась уверить себя, что все происходит впервые, что сидящий рядом с ней человек не был ей прежде знаком. Но странное ощущение не проходило. На какое-то мгновение в ней шевельнулось беспокойство: дети уже должны были вернуться с пикника. Перед тем как Пруэ начнет укладывать их спать, они побегут к ней и не застанут ее дома… «Не беда, — отмахнулась Дона. — Ничего не случится». Она отпила глоток вина, разглядывая развешенные по стенам картины с изображением птиц и изредка поглядывая незаметно на капитана.
Покончив с трапезой, он снял с полки коробку с табаком, высыпал на ладонь часть содержимого и слегка встряхнул его. Табак был мелко нарезан, очень темный, коричневый и с таким знакомым запахом… Ну, конечно, она уже видела такую табачную коробку. Она вспомнила томик стихов с рисунком чайки, Уильяма, бегущего с поднятой рукой к деревьям за опушкой… Так вот оно что: этот Француз его господин, это он переезжает с места на место, это его жизнь — сплошные исчезновения. Она вскочила как ошпаренная.
— Боже правый!
— Что случилось? — изумился Француз.
— Это вы! Это вы оставили коробку с табаком в моей спальне и том Ронсара! Это вы спали в моей кровати?
Он широко улыбнулся, наслаждаясь ее смятением и испугом.
— Неужели я действительно оставил их там? — Он прикинулся озадаченным. — А я и позабыл. Какое упущение, какая беззаботность со стороны Уильяма…
— Так это из-за вас, — кипятилась Дона, — Уильям обосновался в Навроне. Ради вас он отослал всех слуг. Все эти месяцы, пока мы жили в Лондоне, вы жили в Навроне?
— Нет, — уточнил он. — Не постоянно. Только наездами, когда это входило в мои планы. А зимой, знаете ли, в бухте сыро. Зато как чудесно все менялось, когда я входил в вашу спальню. К тому же у меня было такое чувство, что вы не будете против. — Подкрепив свое утверждение выразительным взглядом, он продолжал: — Я советовался с вашим портретом — тем, что на стене. Много раз обращался к нему со словами: «Миледи! (Потому что я был смиренным и раболепным.) Не откажите в любезности страшно усталому Французу воспользоваться вашей постелью». И мне казалось, что вы изящно киваете в знак позволения, иногда даже улыбаетесь.
— Это было низко с вашей стороны, — перебила Дона. — Просто низко.
— Я знаю.
— Кроме того — опасно.
— В чем и заключалась вся прелесть.
— Догадайся я хоть на миг…
— То что?
— Я бы примчалась в Наврон.
— Ну и?
— Заперла бы дом, выгнала вашего Уильяма, установила контроль за имением.
— Все это сразу?!
— Да!
— Я вам не верю.
— Отчего же?
— Когда я разглядывал ваш портрет, лежа в вашей кровати, вы вели себя иначе.
— Как же?
— Совсем иначе.
— Что это значит?
— Разные вещи.
— Какие еще вещи?
— Ну, например, вы вступали в мою шайку. Вы были первой и единственной женщиной, решившейся на такой шаг.
С этими словами он выдвинул ящик стола, вынул оттуда книгу и раскрыл ее перед Доной.
«La Mouette» — было выведено вверху страницы, далее шли имена: Эдмон Вакайер, Жюль Тома, Пьер Бланк, Люк Дюмонт и другие. Окунув перо в чернильницу, Француз протянул его Доне.
— Ну? Что вы думаете об этом?
Дона взяла перо, нерешительно повертела его в руке. То ли ей вспомнился в этот момент Гарри, зевающий за картами, то ли она представила себе выпученные глаза Годолфина, а может быть, на нее подействовало выпитое вино, во всяком случае она легкомысленно улыбнулась и размашисто вывела свое имя в самом центре страницы: Дона Сент-Коламб.
