Ярослав Питерский - Падшие в небеса. 1997
Вилор пожал плечами, сосед вновь похлопал по плечу и тихо спросил, покосившись на дверь:
– На тебя мокруху вешают, так ведь?
– Ну да… – удивился проницательностью Вилор.
– А ты вроде как в несознанке?
– Да не признаюсь,… – Вилор понял, что уже привыкает к блатному жаргону. – А откуда вы знаете?
– Не надо вопросов. Тут не надо задавать вопросы. Так, знаю и все… в тюрьме своя почта свои источники информации, малявы никто не отменял.
Лысый вновь покосился на дверь камеры и достал папиросу.
Вилор посмотрел, как сосед ловко замял гильзу и спросил:
– Малявы?
– Эх, братан, ты все узнаешь… позже. Малява это письмо такое… его по тюрьме сидельцы запускают то по унитазу, а то за окном на нитке. В нем и информация полезная и прочее. Вот, например, я знаю, что тебя к себе кум дергал. Так ведь?
– Ну да…
– И что говорил?
– Да ничего так, ерунду всякую. Говорил, что мол, знаменитостей тут сидело в тюрьме много. Писатели и поэты актеры. Вот, и ты посидишь.
– А ты вроде писатель? – ухмыльнулся уголовник.
– Литератор, стихи пишу, пьесы…
– А фамилия,… а то я забыл, в маляве писали, но забыл?
– Щукин…
– Ах, да, Щукин! То-то я думаю,… вот, что у тебя лицо то знакомое, я твой фейс в журнале или газете, какой видел. Случайно. Ну, поэт ты даешь! А что шьют-то?
– В деле?
– Ну да! Чего вменяют?
– Да гадость… бред какой-то… у меня дома мою женщину убили, а думают на меня. Нашли меня рядом без сознания.
Лысый покачал головой:
– Как это? Напоили и подставили что ли?
– Выходит так, – грустно вздохнул Вилор.
Лысый почесал щеку и горделиво сказал:
– Ну, ты, это поэт, ты давай тут несознанка всяко разно! Чужую мокруху брать на себя не резон! Слушай поэт? Так сам-то, что думаешь, за что подставили?
Вилор посмотрел на соседа и пожал плечами:
– Как обычно, за женщину…
– Что, еще за одну?! – присвистнул лысый.
Вилор пожал плечами:
– Ну да…
– Ну, ты красавчик, в бабах запутался! Бабы зло! Они до добра не доведут, – бросил худой.
Вилор грустно улыбнулся. Ему нечего было ответить, он посмотрел на маленькое зарешеченное оконце под потолком и ему стало совсем тошно. Захотелось умереть, прямо сейчас. На глаза навернулись слезы…
Лидия!
Он не смог ее даже проводить в последний путь!
Лысый, как будто почувствовал настроение соседа и, хлопнув его по спине, подбодрил:
– Ты это… поэт,… ты клюв-то не опускай! Во-первых, надо выпутываться из этого дерьма! А во-вторых надо счета предъявить к тем, кто тебя подставил. Сам что, подозреваешь кого?
Вилор махнул рукой:
– Мне нет смысла выходить на волю, да и мстить не смогу,…
Худой покачал головой:
– Эй, братан, ты брось. Воля она воля! Да и тебе ломаться сейчас не резон. Спускать смерть, тем более, как ты говоришь любимой бабы, нельзя. У тебя на воле кто остался?
– Дед… и все…
Лысый ловко слюнявил уже потухшую папироску, передвигая ее языком из одного угла губ в другой.
– Да хреново! Братан, ты ж говоришь, еще какая-то баба была, ну из-за которой подставили?!
Вилор словно встрепенулся:
– Ах, да, Вика… да она совсем молодая девчонка, ее вмешивать не надо, жизнь ломать.
Щукин неожиданно представил лицо Вики. Ее черты улыбку и немного наивный взгляд. Он закрыл глаза и тяжело вздохнул.
Но лысый не дал ему остаться один на один сов своими мыслями:
– Как это не надо… тебе ломают, а ты?! Нет, братан, ты не прав. У тебя кто кстати копач?
Щукин устало посмотрел на соседа:
– Копач? Кто это?
– Ну, следак? Следователь, что дело ведет, кто у тебя?
– А-а-а… да вроде какой-то Нелюбкин…
– Нелюбкин?!!! – худой задумался, он внимательно посмотрел на Вилора и грустно сказал. – Да… попал ты братан, этот Нелюбкин живоглот еще тот! Сука! Смотри, этот копач беспредельщик. Он тебя на допрос дергал?
– Нет еще,…
– Ну, смотри. У тебя есть доктор уже?
– Доктор? Да я вроде не болен…
Худой ухмыльнулся и, улыбнувшись, весело добавил:
– Я про адвоката, у тебя есть адвокат?
– Мне назначили бесплатного, но я его не видел.
– Доктор от ментов – это Бивень! Он тебе на хрен не нужен! – отрезал уголовник.
– Бивень, это что, как фраер? – поинтересовался Вилор.
– Не… хуже,… короче тебе надо своего доктора. Адвоката надо хорошего, у тебя филки-то есть на воле? – деловито спросил худой.
– Деньги, что ли, есть немного, – равнодушно ответил Щукин.
– Ты заряжай деда своего, что бы он шел в нормальную контору адвокатскую и доктора там грамотного нашел. Адвокат тебе нужен понтовый. А иначе этот Нелюбкин тебе такое дело сошьет! Ты, этого адвоката назначенного, гони. Там у них полный театр, разыграют пьесу и, не заметишь!
Вилор не понимающе смотрел на худого, Щукин пытался разобрать смысл его длиной тирады.
– Что значит – разыграют пьесу?
Уголовник похлопал ладонями себе по коленям:
– Да договорятся они между собой, следак твой и доктор, адвокат у тебя все вытянет все твои слабые стороны и копачу все сольет, за бабки конечно, если дело заказное, ему-то какой резон тебя тащить? Он бесплатно тебя защищает, а бесплатно сам знаешь… так что адвокатишка ментовский, он все следаку и сольет, а следак так дело повернет, что ты сам себя и подставишь. Оговоришь. Так что на суде по полной и получишь.
– А разве суд не разбирается в тонкостях? Разве… – наивно спросил Щукин.
Но лысый даже не дал ему договорить, он с возмущением выпалил:
– Ты что фраер? Какой на хрен суд?!!! Как намажут, так и судят! У нас суд профанация!
– Неужели у нас в стране настолько все плохо?! Я, конечно, подозревал, что гниль повсюду. Но, что бы вот так…
Лысый брезгливо ухмыльнулся и нравоучительно сказал:
– А ты поэт теперь знай, может, поэму напишешь! У нас тут весело! Там на воле люди думают, нет нас, мол, это как-то далеко. Зона, тюрьма! Ан, нет! Каждый вот ходит по грани. От тюрьмы и от сумы, как говорится, и когда фраера эти к нам, на кичу попадают, многие просто дохнут от натуры действительности!
– Да я уже понял.
– Что ты понял?! Ты три дня, как на нарах. Что ты понял, ты баланду-то, как следует, не распробовал, знаешь, сколько я оттянул? Сколько отсидел, знаешь?!
– Догадываюсь, – Вилор покосился на наколки на пальцах у худого.
– Да, братан. Я все жизнь – вот так, с пересылки на зону, с зоны на волю, с воли на тюрьму. С малолетки начал и как пошло и поехало… и знаешь, что я тебе скажу. Страшно мне становится, как выйду на волю. Все хуже с каждым разом. Там беспредел полный. Там никаких понятий нет. Люди как быдло живут, сами себе серут на голову и детям своим. Глотки рвут у друг дружки… и знаешь братан, по мне так возвращаться сюда, лучший вариант. Вот так!
