Ярослав Питерский - Падшие в небеса. 1997
– Женщину. Одну женщину, но он не убивал, он не убивал, я знаю тут все не так! Ее убил другой человек! – девушка склонила голову и затрясла плечами.
Она рыдала, как ребенок, Вавилову стало больно и грустно, он подошел к Виктории и, обняв ее за плечи, сильно прижал к груди.
– Успокойся девочка! Успокойся!
Но Виктория вырвалась из объятий и, пристально посмотрев в глаза Вавилову, нервно и зло сказала:
– Ты должен мне помочь! Ты должен мне помочь, просто обязан это сделать!
Сергей пожал плечами:
– Помочь, конечно, нужно, но вот что я могу? Как я тебе помогу?
– Я не знаю! Ты сильный, ты мужественный и решительный! Я не знаю, как, но ты должен мне помочь!
Вавилов тяжело вздохнул и вновь попытался обнять Викторию, но та оттолкнула мужчину и, повернувшись к нему спиной, подошла к перилам.
– Ты, дядя Сережа, в долгу перед самим собой. Вот я и пришла, чтобы тебе сказать, пора отдавать, этот долг.
– Я в долгу? Почему ты так решила?! – удивился Вавилов.
– Да не я решила, а ты. И ты сам это прекрасно осознаешь, просто не хочешь мне признаваться. Так ведь? Так! И должен ты сам себе, потому что ты долгое время работал на зло… А теперь все изменилось, ты должен работать на добро. Ведь в мире должно быть хоть какое-то равновесие, сначала побеждает зло,… затем побеждает добро. Смена неизбежна… так вот, ты теперь в белой полосе…
Вавилов тяжело вздохнул, но ничего не ответил. Девушка восприняла это молчание, как согласие. Как свою маленькую победу, как прорыв в убеждении, она продолжила:
– Я знаю, ты не хочешь больше ничего делать, что связана хоть как-то с насилием. Я знаю, я поняла это и, потому ты расстался с моим отцом. Но, дядя Сережа, иногда, чтобы больше не служить злу и насилию нужно вновь к нему прибегнуть, чтобы побороть зло, чтобы побороть неправду и ложь. Это нужно сделать.
Вавилов медленно достал из кармана пачку сигарет и закурил. Он смотрел куда-то вдаль, на горы, на правом берегу Енисея. Он смотрел на небо, над этими горами и молчал, ему так хотелось молчать.
– Чтобы тебя убедить окончательно, я скажу тебе вот что, если ты не поможешь, то погубишь две жизни, своим бездействием погубишь две жизни. Жизнь моего любимого, который сейчас в тюрьме и мою. Я без него не хочу жить. Решай дядя Сережа!
Вавилов разозлился. Кто она такая, вот так прийти и требовать от него подчиняться?!
Говорить пафосные слова и давить, давить…
Нет, она не имеет права. Она не должна это делать.
А он? Должен ли он сам слушать все это, рассчитываться или исправлять чужие ошибки?
«Меня опять загоняют в угол. Опять! Почему, почему человеку, решившему покончить со своим прошлым, всегда нужно возвращаться туда? Стремление к добру неизбежно приносит боль и страдание?»
– Что ты хочешь, чтобы я сделал? – выдавил из себя Вавилов.
– Я хочу, чтобы ты заставил сознаться убийцу! – зло сказала Виктория.
– Хм, заставить сознаться можно, но это будет насилие. Как же правда, добро и разве справедливость можно вершить с помощью насилия?
Виктория повернулась и внимательно посмотрела на Вавилова. По щекам у нее текли слезы, она, смахивая их, грустно улыбнулась:
– Я не знаю, я не знаю, ну ты, ты же хочешь мне помочь? Хочешь? Помоги мне, придумай, что ни будь!
Вавилов ничего не ответил, он тяжело вздохнул, подойдя к Вике, погладил ее пальцем по щеке, затем поцеловал в губы и, повернувшись, пошел прочь.
– А как же помощь? Ты мне поможешь?
– Да, – бросил он устало.
– Но ты даже не знаешь, кто негодяй, кто этот подлец и убийца?!
– Я знаю,… – еле донеслось до нее.
Виктория стояла и смотрела ему вслед. Вавилов шел медленно, но уверенно, Маленькая поняла, этот человек сделает все возможное. Ей стало немного легче на душе, и она грустно улыбнулась. Ее губы прошептали:
– Вилор! Я спасу тебя… Мы спасем тебя…
* * *Женщина льет в глубокую тарелку молоко… много молока. Красные ягоды клубники тонут в белой неизбежности и становится немного грустно.
– Вилор, ты хочешь, чтобы я добавила сахар?
Но говорить не хочется, она ждет, но ответа нет.
– Вилор, ты не любишь сладкое? Ты же любил сладкое?…
Ее лицо, оно в лучах света, его черты красно-рыжие от солнца.
– Я хочу покормить тебя…
Она подносит ложку с ягодой к губам, клубника спелая и сладкая.
– Вилор, я выучила твои стихи,… хочешь, прочитаю…
Смерть, как неверная жена
Или вдова ей все едино,
Казалось бы, еще влажна
Могилы тягостная глина,
Растерянность печаль и страх
У провожающих на лицах,
Был человек остался прах….
Голос звучит глухо и тихо, ему становится страшно.
– Лидия, почему о смерти я это писал… не про тебя Лидия!!!! Прости!!!
Но она не отвечает, она лишь улыбается… Ей все равно…
Ему хочется кричать, ему хочется прекратить эти безумные стихи!!!
Тарелка падает на пол, клубника разлетелась по доскам, молоко перемешано с грязью.
Как хочется все остановить!
А-а-а! – но, его крик почему-то беззвучен!
Звуки застревают где-то в гортани.
Повторить, еще повторить.
Толчок и удар!
– Эй! Эй! Ты что?!
Вилор открыл глаза. На него смотрел здоровенный мужик, он раздет по пояс, на груди словно ожили синие наколки, купола и кресты. Много куполов и крестов… так много, что становится страшно.
Церковь на теле, как будто живая, двигается…
Мужик испуганно смотрит и говорит:
– Эй, ты что? Ты все камеру тут перепугаешь! А ну вставай, хватит спать, моя очередь!
Вилор как в бреду спустил ноги с нар, огляделся. Камера живет своей жизнью. На нарах сидят и лежат люди. Места практически нет, в помещение которое рассчитано на двенадцать человек разместилось двадцать пять узников. По два человека на место, спать приходится по очереди, три часа и тебя будят.
Люди обреченно сидят на верхних нарах, кто-то курит, кто-то читает. На веревках, что протянуты вдоль стены у окна, сушится белье, майки, штаны.
Вилор смахнул с лица остатки сна-кошмара.
Она опять она… она рядом где-то рядом в сознание, она рядом.
– Слушай твою жену, что ли зовут Лидия? – спросил щупленький лысый мужик сбоку.
Щукин покосился на соседа, отвечать не охота. Но Вилор выдавил из себя:
– У меня нет жены…
– А ты во сне, все какую-то бабу все зовешь… Лидия…
– Это моя женщина была…
– Была? Бросила что ли? – Лысый оживился.
Он ухмыльнулся и оголил свои зубы. Во рту сияли золотые коронки. Вилор еще раз покосился на соседа:
– Она умерла, ее убили…
Худой вздохнул, похлопав Щукина по плечу, добродушно сказал:
– Ничего, ничего, терпи, в жизни все бывает. Я на тебя смотрю, что-то знакомое лицо у тебя…
Вилор пожал плечами, сосед вновь похлопал по плечу и тихо спросил, покосившись на дверь:
