Виктория Угрюмова - Стеклянный ключ
— Ничего со мной не случится.
— Мы с мамой все равно против, чтобы ты так поздно где-то разгуливал, — важно заявила девушка. — Сейчас криминогенная обстановка резко ухудшилась, ночью не слишком спокойно. Не думаешь о себе, подумай хотя бы о семье.
Андрей с интересом взглянул на подругу, как посмотрел бы на телевизор, который внезапно обратился конкретно к нему с воспитательной речью.
— Что ты так смотришь? — поежилась Марина.
— О чьей маме все время идет речь, дорогая моя? — полюбопытствовал он.
— О твоей.
— А я что — делегировал тебе свои сыновние права и обязанности? Или ты успела оформить надо мной опекунство, а я, дурак, ничего не заметил?
— Что тебе вожжа под хвост попала с самого утра? Мне что, слова сказать нельзя? — обиделась Марина.
— Штамп четыреста тринадцать, — радостно возвестил Трояновский.
— Чего-чего?
— Ты, милая, разговариваешь штампами. — И он засмеялся каким-то неприятным, колющим смехом. — А я голову ломаю, почему мне все время кажется, что я уже это где-то слышал. А это не дежа вю, это вполне естественное явление для человека с более-менее нормальной памятью.
— Ты уже позавтракал? — как ни в чем не бывало спросила она.
— А было чем? — хмыкнул Трояновский. — Извини, не обнаружил.
— Тогда поехали, — скомандовала Марина.
— Тебя куда-то подбросить?
— К тебе на фирму. Если мы поженимся, то я должна быть в курсе твоих дел, помогать тебе во всем, давать советы. — Она обняла оторопевшего возлюбленного и чмокнула его в губы. — И начинать вникать нужно уже сейчас.
— Семен Семенович! — хлопнул он себя ладонью по лбу. — Как же я сразу не догадался!
* * *— Своих я предупредил, — сказал Бабуин, подписывая последнюю бумагу и отдавая папку секретарше.
Секретарша была миленькая, изящная, как точеная статуэтка, и явно неравнодушна к шефу. В каких пропорциях распределялись в этом неравнодушии личная приязнь и корысть — ведь Павел Бабченко числился самым завидным женихом страны, — Варчук определить бы не взялся. Впрочем, поведение секретарши его не удивило, удивило другое: сам Павел Леонидович даже взглядом ее не сопроводил, а стоило.
— Так вот, — и олигарх выразительно посмотрел на нового сотрудника, — я тебя прошу, тем более что ты — личность, где-то заинтересованная (Николай слегка покраснел), а значит, мне где-то соперник (Николай сжал челюсти, чтобы не брякнуть лишнего и не уволиться в первый же рабочий день), и значит, тебе я могу доверять больше, чем кому бы то ни было из моей службы, — неожиданно вывел Бабченко. — Одноглазый. Одноглазый старик аристократического вида. Так мне передал мой человек. Я не уверен, что это он, но другой зацепки все равно не существует. И я принял решение: пусть остальные ловят ветер в поле — то есть бдят без разбору. А ты — целенаправленно. Одноглазый или не одноглазый, но он существует и очень хочет достать нашу Тото. Судя по всему, он явится на эту выставку. Тото тоже так думает, только она слишком легкомысленно настроена. А наше дело — предупредить преступление, так ведь?
— Так точно.
— Ты на меня не обижайся, я же откровенно, по-дружески. Стал бы я тебя на собеседование звать, а ты на него приходить, если бы не она. Верно?
— Верно, — не стал кривить душой Варчук.
Не скажи ему Татьяна, что Павел Бабченко — порядочный и добрый, сказал бы в трубку пару ласковых и даже на сумасшедшие деньги не позарился бы. Хотя, когда уже потом, после, ему озвучили сумму вознаграждения, он решил, что над ним просто издеваются. Не бывает таких денег у обычных охранников.
— Честный, — похвалил Бабуин. — Немножко злой, гордый, честный и с чувством собственного достоинства. Сработаемся. Только я тебя прошу…
— Понял, — сказал Николай. — Мое дело — одноглазый.
* * *Давно, очень давно Владислав Витольдович фон Аделунг не собирался так тщательно для выхода в свет. Он поднялся в несусветную даже для него, «жаворонка», рань, принял душ, тщательно выбрился, надушился, с наслаждением натянул хрустящую рубашку от «Живанши». После легкого завтрака, состоявшего из чашки кофе и хрупкого тоста, одноглазый отправился в гардеробную, где еще раз придирчиво оглядел выбранный к сегодняшнему торжеству костюм зеленовато-белого цвета, который прежде называли «Больная обезьяна». Затем он с шикарной небрежностью повязал галстук, воткнул в него бриллиантовую булавку и подошел к ночному столику. Открыл крохотный ящичек и белоснежным платком взял нечто, явно хрупкое. Затем наклонил голову, приложил руку с платком к лицу. И когда отнял ее, то безудержным блеском сверкали в его глазницах уже оба глаза, и ни один человек, не знавший о подделке, никогда бы не догадался, какой из них выполнен французскими мастерами из цветного стекла.
Вызванные звонком Вадим Григорьевич и горничная смотрели на него со священным ужасом.
— Вадим! — произнес хозяин необычно веселым голосом. — На сегодня у вас выходной. Милочка, у вас тоже. Мне потребуется только охрана. И еще, пригласите, будьте любезны, Бахтияра.
Повар появился бесшумно, как и всегда.
— Бахтияр, как настроение? — спросил хозяин любезно.
— Хорошее, — он расплылся в улыбке.
— Я жду сегодня чего-нибудь особенного. Волнуюсь, представь себе. Я впервые встречаюсь с собственной правнучкой, и при этом у нее сегодня торжественный день. Словом, я тоже хочу запомнить его.
Бахтияр понимающе кивнул:
— На первое — рассольник по рецепту повара великого князя Михаила, на второе — телятина «Россини» с гарниром из рисовых шариков и под кемберлендским соусом; на третье — сладкое «Князь Пюклер». На закуску салат «Кафе Англез» и тосты с грушами и сыром «Данаблю». А вина хозяин всегда выбирает лучше, чем я.
— Браво! — искренне зааплодировал Влад. — Вот и есть для чего возвращаться домой.
— Спасибо, хозяин, — обрадовался повар. — Разрешите пожелать приятного дня?
— Надеюсь, друг мой, ах, если бы ты знал, как я надеюсь на то, что этот день станет для меня приятным.
* * *Александр остановил машину недалеко от художественной галереи, вышел, обошел по кругу и открыл дверцу Татьяне. Он подал ей руку, светясь от гордости и счастья, и, признаться откровенно, его всякий бы понял.
Татьяна была чудо как хороша в причудливой зеленой шляпке, изумрудно-зеленом платье джерси с рукавами три четверти и элегантными золотыми пуговичками, в туфлях на тон темнее, на высоченной шпильке, и с крохотным ридикюлем-конвертиком в цвет туфель. Говоров с умилением разглядывал маленькие вязаные перчатки темно-зеленого ириса с изумрудными вплетениями и элегантные изумрудные серьги в аккуратных ушках.
