Патриция Гэфни - Лили
Все еще улыбаясь. Лили сложила письмо и спрятала его в конверт вместе с завещанием отца. Потом она откинулась на подушку и уставилась в темный потолок. Постепенно улыбка сошла с ее лица, восторженное состояние покинуло ее. Что, в конце концов, изменилось? Ничего. Она покинет Даркстоун богатой, а не бедной, вот и все. Но суть в том, что она его покинет. Она даже не знала, куда отправится. Скорее всего в Лайм, по крайней мере на первых порах, ведь там у нее есть хоть один друг. В голову ей пришла раздражающая своей банальностью мысль о том, что долгожданные и столь необходимые ей деньги не могут купить то единственное, в чем она действительно нуждалась. Лили беспокойно перевернулась на бок.
– Все, что мне действительно нужно, это ты, – поправила она себя, тихонько поглаживая живот. – Ты, Чарли, ты у меня единственный. Это чистая правда. Все верно: ведь, кроме Чарли, у нее ничего не было и не могло быть.
– Да, мальчик мой, – прошептала Лили, чувствуя, “К проклятые, надоевшие, бесполезные слезы вновь закипают на глазах. – Мы будем друга друга любить, и все будет хорошо. Будем жить в большом доме, заведем друзей, и нам никогда не будет одиноко. – Устало закрыв глаза, она прислушалась к далекому и печальному рокоту прибоя. – Может быть, мы будем жить в доме у моря.
Лили наконец уснула.
* * *
Она открыла глаза, когда кто-то постучал в дверь, и увидела, что свеча начала оплывать. Было еще не очень поздно, должно быть, Лауди вернулась.
Но оказалось, что это не Лауди. Пришел Дэвон.
– Можно войти?
– Зачем?.
Его лицо было скрыто тенью, но звук его голоса, когда он сказал: “Прошу тебя”, заставил ее распахнуть дверь и отступить на шаг.
Он вошел в полутемную комнату. Раньше она никогда не впускала его внутрь.
– Как тут теперь хорошо! Кобб не узнал бы свой домик.
Лили проследила за его взглядом. Ей самой казалось, что в коттедже ничего не изменилось. Она украсила дом цветами и немного переставила мебель, больше ничего-. Чтобы нарушить молчание, она сказала:
– Я иногда встречаю в парке мистера Кобба. Он ничего не говорит, даже как будто не узнает меня.
Представляю, что он обо мне думает. Мне не следовало занимать его дом.
– Но ты сама так захотела! А о Коббс не беспокойся, я же тебе говорил, ему все равно где жить. Он вполне доволен комнатой рядом со своим кабинетом.
Опять наступило молчание. Лили подошла к столу и сняла нагар со свечи. Обернувшись, она заметила, что Дэвон так и стоит на прежнем месте.
– Уже поздно, – сказала она, – что вам от меня нужно?
Вместо ответа он подошел ближе. Лили машинально шагнула назад, но он пододвинул себе единственный стул, стоявший у стола, и сел. Пламя свечи колебалось на его красивом лице, ей показалось, что его глаза полны страдания. Она открыла рот, чтобы велеть ему уйти.
– Мне было двадцать три, когда я встретил свою жену, – сказал Дэвон, облокотившись на стол и не сводя с нее глаз.
– Можете мне не рассказывать, это не имеет значения, – глухо произнесла она. – От этого ничего не изменится.
– Я навещал сестру в Сомсрсете, – продолжал он, словно не слыша ее слов. – Маура была гувернанткой ее старшей дочери. Она была наполовину француженкой, наполовину ирландкой родом из Дорсета. Длинные черные волосы, черные, как ночь, и черные глаза. В Дорсете ее отец арендовал ферму. Образование она получила в приходской школе. Местный священник, добрая душа, разглядел в ней недюжинный ум и помог выбраться из нужды. Она так ни разу и не оглянулась назад.
– Я вам уже сказала, я не хочу это слушать.
– Ей было восемнадцать, когда я ее встретил и… Нет, я даже представить себе не мог, что она уже искушена и многоопытна не по годам. Сначала она заинтересовала меня своей красотой, но потом я заметил в ней какое-то неистовое беспокойство, нетерпение сродни тому, что снедало меня самого. Она казалась хрупкой и такой бледной, Лили, как будто раскаленной до-беда. Она горела изнутри, ее сжигали желания, представлявшиеся мне близкими и понятными. Я думал, что мы с ней похожи.
Он разжал кулаки и положил руки на колени.
– И я женился на ней. Позже, оглядываясь назад, когда все было уже кончено, я поражался собственной наивности. Я купил ферму в Дорсете, полагая, что ей понравится жить вблизи от родного дома. А между тем, одним из качеств, изначально привлекавших меня в ней, была ее тяга к перемене мест! Как я мог быть так глуп? Как мог подумать, что ей понравится та самая жизнь, от которой она старалась убежать как можно дальше? Бывали у меня редкие минуты, свободные от самобичевания, когда я понимал, что отчасти тут есть и ее вина. Она с готовностью соглашалась на любые мои Предложения и делала вид, будто безумно польщена тем, с какой щедростью я ее “одариваю”, как она это называла. Ни разу даже не намекнула, что ей что-то не по душе. И так продолжалось до того самого вечера, когда она оставила мне записку на кухонном столе и сбежала с моим управляющим, прихватив все деньги, какие были в доме. “Я не могу так жить, я тебя покидаю”, – написала она мне и даже не позаботилась о подписи.
Лили прижала стиснутые в кулаки пальцы к подбородку. Опять он заставил ее расчувствоваться! Она ненавидела себя за слабость, но беспомощные слезы покатились по ее щекам, и тут уже ничего нельзя было поделать.
– Теперь я о ней совсем не вспоминаю. Вот нашел свои письма к ней… Нечего и говорить, их она с собой не взяла. Я перечитал эти письма, и только они помогли мне вспомнить, какие чувства она когда-то во мне вызывала. Мне хотелось понять, что это была за страсть, что за… безумие. Но я больше ничего не чувствую. Ничего.
Дэвон сидел, уставившись в пространство. Через минуту он уперся локтями в колени и закрыл лицо руками. Тронутая его отчаянием, Лили против собственной воли бесшумно подошла поближе. О ходе его мыслей она догадалась прежде, чем он успел заговорить.
– Но я никогда не переставал думать об Эдварде, – приглушенным голосом продолжал Дэвон. – Она взяла его. О Господи! Ему было восемь месяцев от роду. Он уже умел улыбаться и даже смеяться. У меня на руках он никогда не плакал.
Лили подошла еще ближе и, встав у него прямо за спиной, положила руки ему на плечи.
– Мне до сих пор иногда мерещится его маленькое тельце, Лили. Оно кажется таким… живым, что я его даже чувствую. У него были темные волосы, мягкие, как лен. Он был… такой упитанный. И очень веселый. Мне кажется, он был счастлив.
Его плечи ссутулились, он глубоко вздохнул и вдруг выпрямился, прижавшись затылком к ее груди.
– Но иногда мне вспоминается, как он выглядел… после смерти. Я видел его через два дня после смерти… все еще не похороненного. Не могу избавиться от этих воспоминаний. Он казался таким крошечным… Кожа посинела, а его прелестное личико…
