Джулия Куин - Когда он был порочным
Называйте это как хотите - слабостью, эгоизмом. Но он просто не мог быть ей другом, и все. По крайней мере сейчас.
– Мистер Стерлинг?
Майкл поднял глаза. В дверях стоял его камердинер, а рядом с ним - ливрейный лакей из Килмартин-Хауса в зеленой с золотом ливрее, которую ни с чем не спутаешь.
– Вам записка, - сообщил лакей. - От вашей матери.
Майкл протянул руку и, пока лакей шел через всю комнату, дабы вручить ему записку, думал, что же это может быть на сей раз. Мать вызывала его в Килмартин-Хаус едва ли не через день.
– Сказали, очень срочно, - добавил лакей, вкладывая конверт в руку Майкла.
Срочно? Это было что-то новенькое. Майкл посмотрел на лакея и камердинера, взглядом давая им разрешение удалиться, а затем, оставшись в комнате один, вскрыл конверт.
«Приходи немедленно, - было написано в записке. - У Франчески выкидыш».
В Килмартин-Хаус Майкл скакал сломя голову и едва не убился. Гневные крики пешеходов, с трудом избегших копыт его коня неслись ему вслед всю дорогу.
Но теперь, добравшись до места, он стоял в прихожей и не знал, куда ему деваться.
Выкидыш? Это было нечто сугубо женское. Что же ему следует делать? Конечно, это трагедия, и он дрожал за жизнь Франчески, но что же он может ей сказать? Зачем его вызвали сюда?
И тут его словно громом поразило. Теперь он граф. Свершилось. Медленно, но верно он прибирал к рукам все, что некогда принадлежало Джону, заполняя собой все уголки его былого мира.
– Ах, Майкл! - воскликнула его мать, вбегая в прихожую. - Я так рада, что ты здесь!
Он обнял мать несколько неловко. И даже сказал что-то совершенно бессмысленное, что-то вроде «какая ужасная трагедия», но в общем-то он просто стоял столбом, чувствуя себя очень глупо и не на своем месте.
– Как она? - спросил он, когда мать наконец оторвалась от него и отступила на шаг.
– Она в шоке. Плачет все время.
Он нервно сглотнул, отчаянно жалея, что нельзя чуть распустить галстук.
– Что ж, этого следовало ожидать, - сказал он. - Я… я…
– Она никак не может перестать, - перебила его Хелен.
– Перестать плакать? - спросил Майкл. Хелен кивнула:
– Я просто не знаю, что делать.
Майкл заставил себя дышать ровно. Медленно. Спокойно. Вдох и выдох.
– Майкл? - Мать подняла на него глаза, ожидая какого-то ответа. Может, и ценных указаний.
Как будто он мог знать, что в таких случаях следует делать.
– Ее мать приехала, - сказала Хелен, поняв, что от сына ответа не дождется. - Она хочет, чтобы Франческа перебралась обратно в Бриджертон-Хаус.
– А Франческа этого хочет?
Хелен печально пожала плечами:
– Я думаю, она сама не знает. Для нее это такой шок.
– Да, - сказал Майкл и снова сглотнул. Ему очень не хотелось оставаться здесь. Ему хотелось поскорее убраться отсюда.
– Доктор говорит, что в любом случае нельзя трогать ее в течение нескольких дней, - добавила Хелен.
Майкл кивнул.
– Ну и, естественно, мы послали за тобой. Естественно? Никогда в жизни он не чувствовал себя до такой степени неестественно. Он был совершенно растерян, не знал, что делать и говорить.
– Теперь ты граф Килмартин, - негромко сказала его мать.
Он снова кивнул. Только один раз. Это был единственный ответ, на который он был способен.
– Должна сказать, что я… - Хелен смолкла и поджала губы каким-то странным, нервным движением. - Всякая мать желает самого лучшего для своих детей, но я никогда не думала и никогда не стала бы…
– Не надо об этом, - прервал ее Майкл хрипло. Он не был готов к тому, чтобы услышать из чьих-либо уст, что это к лучшему для него. А если кто-нибудь - от чего Боже упаси! - вздумает лезть с поздравлениями…
Тогда он за себя не отвечает.
– Она спрашивала о тебе, - сказала Хелен.
– Франческа? - переспросил он, широко открыв глаза от изумления.
Хелен кивнула:
– Да, она хотела тебя видеть.
– Я не могу, - сказал он.
– Ты должен.
– Я не могу. - Он отрицательно покачал головой, вернее, затряс быстро-быстро из-за обуревавшей его паники. - Я не могу войти туда.
– Но не можешь же ты вот так бросить ее, - скале зала мать.
– Она никогда не была моей - и не мне ее бросать.
– Майкл! - так и ахнула Хелен. - Как ты можешь говорить подобные вещи?!
– Мама, - сказал он, отчаянно пытаясь направить разговор в иное русло, - ей нужно общество женщин. Что же я могу сделать?
– Ты можешь вести себя с ней как друг, - негромко сказала Хелен, и он снова почувствовал себя восьмилетним мальчишкой, которого бранят за необдуманный поступок.
– Нет, - сказал он и сам испугался своего голоса. Голос был как у раненого животного, в нем были и боль, и смятение. Но одно он знал наверное. Он не в силах был видеть ее. Не сейчас. Только не сейчас.
– Майкл, - сказала его мать.
– Нет, - сказал он снова. - Я встречусь с ней… завтра. Я… - И он направился к двери, бросив через плечо: - Передай ей мои наилучшие пожелания.
Он просто сбежал.
Глава 4
…Уверена, что не стоит устраивать такие трагедии. Не рискну утверждать, что действительно понимаю, что это такое - романтическая любовь между мужем и женой, но не думаю, чтобы это было уж настолько всепоглощающее чувство, что смерть одного из супругов влекла бы за собой гибель другого. Ты сильнее, чем ты думаешь, дорогая сестра. Ты прекраснейшим образом выживешь и без него, хотя можно считать это и спорным вопросом.
Элоиза Бриджертон - сестре, графине Килмартин, через три недели после ее свадьбы.Последовавший месяц оказался для Майкла сущим адом. С каждой новой церемонией, с каждым новым документом, который он подписывал именем «Килмартин», с каждым обращением «милорд», которое приходилось терпеть, дух Джона, казалось, изгонялся все дальше и дальше.
Скоро, думал Майкл бесстрастно, вообще будет казаться, будто Джона никогда и не было. Даже ребенок, который должен был стать последней частицей Джона на земле, и тот умер.
И все, что некогда принадлежало Джону, принадлежало теперь Майклу.
За исключением Франчески.
И Майкл был твердо намерен сохранить такое положение вещей. Он не станет, нет, он просто не сможет нанести покойному двоюродному брату и это - последнее - оскорбление.
Ему пришлось навестить ее, разумеется, и он говорил подобающие слова соболезнования, но что бы он ни говорил, все это оказывалось не то, и она только отворачивалась и смотрела в стену.
Он не знал, что сказать. Откровенно говоря, он чувствовал такое облегчение оттого, что она сама осталась жива, что не слишком огорчался из-за смерти ребенка. Матери - его собственная, мать Джона и мать Франчески - сочли нужным сообщить ему весь этот ужас в деталях, и одна из горничных даже выбежала и принесла окровавленную простыню, которую кто-то сохранил как доказательство, что Франческа действительно выкинула.
