Душа в обмен на душу (СИ) - Семакова Татьяна
И, тем не менее, отчаянно хотелось, чтобы он вернулся. Два раза в глаза «особенно» посмотрел, дал себя потискать, спошлил и я уже поплыла. Н-да… мужика мне надо. Вон хоть Владимир этот. Грубоват, но и я не нежный цветочек. Зато в глаза всё прямо говорит, терпеть не могу таких типов, как Суриков, с гнильцой внутри.
Стою, к окну прилипла, как верная жена жду возвращения блудливого мужа, а по ногам всё так же тянет. И гораздо сильнее, чем в гостиной.
Шарю по шкафчикам, нахожу сковородку, хватаясь за ручку обеими руками. Разворачиваюсь и осматриваю помещение.
Глаза давно к темноте привыкли, страха как такового нет, а вот желание понять, как зашёл и вышел мой призрак возросло до критической отметки, граничащей со слабоумием. Чувствую себя героиней ужастика, которой подсказывают зрители по ту сторону экрана — «только не ходи туда, не ходи! О, чёрт, что она делает?! Она пошла!».
Пошла, а чё делать? Лучше, чем зубами клацать в ожидании того, кто может и не вернуться.
Иду медленно, иногда останавливаюсь, чтобы вновь уловить движение воздуха пальцами ног. Дохожу до столовой, хожу кругами вокруг большого овального стола, рассчитанного на большую семью.
Муж, жена, дети… шум, гам. Никогда у меня этого не будет. Никогда не решусь взять приёмного, просто не смогу. Ощущение, будто в магазин собираюсь. Ну как можно прийти и выбрать одного из всех? Или двоих… да даже троих. Остальные куда денутся? Нет, не могу. В глаза им смотреть не смогу, всю жизнь будет грызть мысль, что не взяла тех, других, оставшихся. Не подарила им хоть каплю тепла, любви и заботы. Чудовищная логика, знаю, но… я всего лишь человек.
Кстати, о людях. И о призраках. Возле стола тянет сильнее всего. Люк?
Опускаюсь на колени и приглядываюсь к идеально ровному полу. Крупная плитка под мрамор, где-то пятьдесят на пятьдесят, вполне может служить проходом, если, скажем, открывается нажатием.
Ползу под стол, отложив своё орудие, вожу пальцами по стыкам между плитками, но разницы не ощущаю, пока в самом центре вдруг не утопаю коленом вниз. Не сильно, буквально на пару миллиметров, но и эта разница кажется огромной.
Раздаётся едва слышный щелчок, я отползаю в сторону и провожу пальцем по ощетинившейся кромке плитки. И та-а-ак много вопросов в голове, мама не горюй…
Первый и самый главный — тот, кто спустился вниз, ещё там? Дальше по мелочи, например, есть ли другой выход из подвала? Или, скажем, а подвал ли там? Может, там счётчики какие на трубах, углубление в двадцать сантиметров и ничего больше. Но, открывать и проверять всё равно страшновато. А ну как кто-то по ту сторону высунется? Или ещё чего похлеще…
Слышу, как открывается входная дверь и Воронов говорит громко, паясничая:
— Манюха, я дома!
Молчу, но не из вредности. Потому что прямо рядом со мной, из этой щели в полу, слышится зловещее подвывание, смутно напоминающее стоны. И оно смолкает, лишь только закрывается входная дверь. Пара секунд, Воронов даже не успел уловить и отреагировать.
— Маш, ты где? — зовёт из кухни.
Молчу. Вот теперь из вредности, ехидничая мысленно и получая от этого массу удовольствия.
— Маш, не смешно! — повторяет ворчливо. — Три секунды на то, чтоб явить мне своё всё!
Устраиваюсь поудобнее и слушаю, как он ходит по первому этажу, открывая дверь за дверью.
— Ладно, ладно, поиздевалась и хватит! Маш! Да ну ёп твою мать…
Поднимается на второй этаж, а я плюю на загадки люка и семеню ко входной двери, распахивая её и впуская воздух, а затем почти бегу к лестнице, присаживаясь на корточки за массивными перилами.
Вой становится отчётливее, громче с каждым порывом ветра, врывающемся с улицы. Воронов заканчивает осмотр второго этажа и медленно спускается. Почти слышу, как долбит его сердце, как напрягается слух.
— Какого чёрта… — бормочет, спускаясь с последней ступеньки и замирая спиной ко мне.
Да он сам напросился… грех не воспользоваться моментом!
Встаю и едва касаюсь пальцами его мокрой шеи своими ледяными руками. И природа на этот раз на моей стороне: шквальный ветер раздувает мои светлые волосы аккурат в тот момент, когда он резко оборачивается.
— Бу, — говорю тихо.
— Кранты тебе! — рявкает с чувством.
Приседает, перекидывает через плечо и распрямляется вместе со мной, отвешивая такой смачный шлепок по пятой точке, что начинает гореть левая ягодица, которой досталось сильнее. Я взвизгиваю, давая понять, что удовольствия от этого акта вандализма по отношению к своему телу не испытываю ни малейшего, а он покрепче хватает мои ноги и идёт в гостиную, печатая шаг и приговаривая нараспев:
— Ты за это ответишь… ох, клянусь! И месть моя будет страшна…
— Миш, ну ты чего… — бормочу, давя ехидный смешок. — Нервничаешь, будто призрака увидел…
— Хочется вытащить ремень и оприходовать тебя по первое число за такие приколы! — возмущается громко. — Ещё и выла! Жесть!
— Что? — лепечу, вцепляясь руками в его мокрую рубашку. — Выла?
— Продолжай… ты уже попала, но, прошу, продолжай, развяжи мне руки.
— Миш, это не я… — отвечаю загробным тоном. — Честное слово…
Он останавливается недалеко от входной двери и прислушивается. А люк стонет, да с поскуливанием. Так заунывно, что даже у меня мурашки бегают, хотя я точно знаю, что этот звук воспроизводит лишь ветер.
Воронов приседает и ставит меня ногами на пол. Медленно вертит головой, ловя источник, словно зверь на охоте. Лицо серьёзное, брови сурово сведены у переносицы, одной рукой меня придерживает, от врагов защищает, видимых и воображаемых.
«Ну прям защитник» — кривлюсь мысленно, но внутри поднывает: хорош, зараза.
Хватит, пора завязывать с этим спектаклем, пока себе же хуже не сделала.
Снимаю с себя его руку и тяну за рукав в сторону столовой.
— Прикольно, — хмыкает Воронов из-под стола. — Сейчас окна закрыты, а прикинь, что тут творится, когда нет? В ветряную погоду.
— Меня больше интересует, что там и есть ли оттуда другой выход…
— И я бы выглядел нереально круто, если бы рискнул хотя бы открыть его сейчас, но опасаюсь, что буду визжать, как девчонка. Думаю, это немного смажет картину…
Поджимаю губы, представив, а он щёлкает крышкой и вылезает из-под стола.
— Предлагаю проверить утром, — говорит со вздохом. — И, на всякий случай…
Идёт на кухню и возвращается через минуту с набором посуды. Вновь лезет под стол, а я наклоняюсь, наблюдая, как он сооружает на люке несуразную башенку.
— Если оттуда кто-нибудь захочет выползти, мы узнаем.
— Хитро, — хмыкаю довольно.
Совершенно не хотелось ни лезть туда самой, ни смотреть, как это делает кто-то другой. Даже такой говнюк, как он.
— Но я проверю всё ещё раз… — морщится и начинает обход.
Жду его на диване в гостиной, задумчиво таращась за окно.
— А что свет? — спрашиваю, когда он проходит в комнату.
— Нет на всей улице. Случайность.
И начинает расстёгивать пуговицы на рубашке. Смотрю, глаз оторвать не могу от его подтянутого тела. В мерзавце всё должно быть прекрасно, природа слишком жестока.
— Мне чертовски нравится, как ты на меня смотришь, — говорит невзначай, расстегивая пуговицы на рукавах, — и ты сможешь лично убедиться в этом, когда я сниму брюки, — снимает рубашку и разворачивается ко мне спиной, вешая её на спинку кресла с резными ножками, — но, чёрт, сам не верю, что это говорю… перестань, пожалуйста.
Тихо хмыкаю и спрашиваю:
— Кто следующий?
Зависает со спущенными штанами и оборачивается, выглядя при этом, откровенно говоря, придурковато.
— Не понял.
— Двух клиентов ты мне уже отдал в пользование, до заключения сделки, разумеется, сколько их будет ещё?
— Хера се предъява, — шипит злобно и с остервенением стягивает мокрые брюки.
— Владимир рассказал, глупо отнекиваться, — продолжаю апатично.
— Владимир! — фыркает презрительно и поднимает штаны, встряхивая их так, что они почти по швам трещат. — Ты эффектно срулила, базара нет, мужика развезло по полной программе, но этот твой пальчик он был готов затолкать в такие места, где быть ему не положено по определению.
