Татьяна Купер - РУССКАЯ ЖЕНА
Всё началось очень спонтанно. Мы были просто сотрудниками, и после работы с компанией друзей часто заходили в близлежащее кафе – поесть пельменей и выпить вина. Но однажды, когда он вызвался проводить меня домой, случилось что-то странное и непредвиденное. Мы медленно шли по одной из ночных пустынных улиц города, когда вдруг он сжал мой локоть и посмотрел в глаза долгим испытывающим взглядом. Что-то внутри меня оборвалось под этим взглядом, и мы, как по команде, ринулись в первое попавшееся парадное, набросившись друг на друга, как люди, полностью потерявшие рассудок и обезумевшие от набежавшей страсти. Он покрывал мое лицо поцелуями, и я была совершенно потрясена этим мощным взрывом ласк – такого накала я еще не испытывала никогда.
Потом начались бесконечные свидания украдкой, долгие перекуры на лестничной площадке института, и постоянное ожидание чего-то несбыточного. Я позволила себе полюбить женатого человека, потому что никто в моей семье не научил меня уважать узы чужого брака. Наши тайные отношения были чем-то вроде далекого необитаемого острова, и только нам одним были известны его местонахождение на карте и все прелести пребывания на нём. Виктор был первым мужчиной, который затронул все струны моей израненной души, и открыл в ней новые неизведанные стороны, о которых я даже не подозревала. Он не пользовался мною, как другие, и не тащил меня в постель. И это еще больше подстёгивало мою любовь. На этот раз я сидела в дорогом роскошном ресторане и держала в рукахменю, от которого замирало сердце. Но еду не приносили, и я почти лишалась сознания от мучившего меня голода…
В тот незабываемый вечер Виктор позвонил и попросил встретиться. У моей матери была вечеринка, и я незаметно сбежала, чтобы тайно, с замиранием сердца встретиться со своим возлюбленным. Хотя прошло уже больше года с того первого безумного вечера, я по-прежнему летела, как Джульетта, на крыльях любви к своему Ромео, и огромный оркестр играл торжественное форте в моей душе. В тот день я просто любила и всё принимала в своей незадачливой жизни, и эта очередная, такая редкая возможность увидеть любимого человека захлестнула мой мир насыщенными красками! Я бежала по дороге, ведущей к метро, и всё вокруг было таким ярким и живым, как будто весь мир поднялся и теперь приветствовал меня бурной овацией, а я вдыхала каждую ничтожную частичку этого приглашения к счастью…
Мы сидели на пустынном городском стадионе, и пили красное вино. Виктор стоял на распутье – его жена узнала о наших отношениях и поставила ультиматум. По-видимому, перспектива окончательного выбора между двумя любимыми женщинами его неимоверно пугала. Он жаловался на жизнь и на работу, которая ему не нравилась, и эта неудовлетворенность мешала ему нащупать правильный выход из этого треугольника. Казалось, я была его последней отдушиной, и он прекрасно знал, что если сейчас не последует зову своего сердца, то больше уже никогда…
Но усталость от жизни брала своё, и Виктор просто пустился в объяснения, что не верит в наше будущее, что я слишком молода и ничего не могу ему дать, что влюблённость рано или поздно заканчивается серыми буднями. Так какой смысл что-то менять? Я молча слушала, не понимая его слов и не пытаясь переубедить. Я даже не хотела ничего слышать! Я просто наслаждалась его присутствием, его мягким голосом и даже запахом его одеколона – боясь спугнуть ту радость, которая охватила меня по дороге, во время предвкушения этой встречи. Я просто любила, любила сильно и нежно, пылко и безнадёжно…
Затем неожиданно он пригласил меня к своему другу, и нам предоставили комнату. Наконец, впервые, мы были наедине в комнате с кроватью, и мы в полной мере вкусили сладостное ощущение того, как это могло быть, если бы мы действительно были вместе. Для меня уже ничего не существовало – только эта чужая комната и любовь к человеку, которого никогда не было рядом. Любовь к
Виктору было всё, что я хотела от жизни. Это была моя мечта, сказка, тот самый шикарный обед в дорогом ресторане для такой голодной нищенки, какой я была. Всё живое, что еще оставалось во мне, теперь дышало и трепетало множеством красок и оттенков, и каждая клетка моего тела стремилась влиться в эту какофонию безумства. После всех третьесортных отношений, я вкушала и наслаждалась этой любовью как редким изысканным десертом, сладким и неповторимым, как жаркая экзотическая ночь. Потрясённая своими собственными ощущениями, я так и не заснула в ту ночь…
Утром он посадил меня на автобус. В воздухе стояла похоронная тишина, а сам Виктор выглядел, как раздираемая муками вины нашкодившая собака. Он попрощался, не поднимая глаз, и в этот момент я всё поняла. Что-то оборвалось внутри, и я с ужасом подумала, что больше никогда в жизни не испытаю ничего подобного. Я должна была отпустить этого человека в тот самый момент, когда мы познали пик близости. После года тайных встреч и блужданий по улицам, я впервые вкусила запретный плод, который по-прежнему оставался запретным. Я открыла для себя многогранное ощущение счастья, а на следующий день я должна была похоронить это счастье, как несбыточную мечту.
Виктор стал меня избегать. Но вскоре мы опять встретились, и я сделала последнюю, отчаянную попытку поговорить о «Нас». Мы медленно шли по улице – очевидно, ему совершенно нечего было сказать, и поэтому он всё время молчал. Наконец, я не выдержала и спросила: «А как же я? Что теперь будет со мной? Ведь я тебя так люблю. Мне так плохо!» Как удар кнута, последовал совершенно безжалостный ответ: «Таня, ты просто мастер устраивать мелодрамы! Ладно, мне некогда – меня ждут дома!» Он резко повернулся и вскочил в подошедший троллейбус. Я только успела бросить ему вслед: «Ты больше никогда меня не увидишь!».
Теперь я стояла одна на остановке и провожала взглядом медленно отъезжающий троллейбус. «Нас» больше не существовало, и я опять была одна. Возможно, слово «Мы» было всего лишь моей сладкой иллюзией? А теперь мир остановился – все застывало, как застывает лава после извержения вулкана. «Застыли деревья, застыли дома…», написала я тогда в своем стихотворении. Вся моя жизнь застывала в какой-то стремительной черной лаве, а я сама по-прежнему была помещена в крохотную капсулу десяти минут безумного счастья.
Но жизнь почему-то продолжалась. Меня начало тянуть ко сну, я стала набирать вес, пока, наконец, не обнаружила, что я беременна. Мысль стать матерью и принести ребенка в мир, в котором не было места для меня самой, была совершенно невыносимой, к тому же я была просто убита своей потерей. Я не знала, что мне делать, и поэтому сообщила эту новость бабушке и маме. Мама без всяких разговоров и выяснений взяла меня за руку и отвела в больницу – в ту самую, где она родила меня сама. Она сказала, что сделала множество абортов, и у нее всегда были знакомые доктора, которые в любое время и безотказно выполнят эту процедуру. Она это говорила так легко и беззаботно, как будто речь шла о тривиальном визите к стоматологу.
Всё произошло очень быстро, и через полчаса мы уже выходили на улицу. В тот вечер праздновали очередную годовщину Октябрьской революции, и весь городской транспорт был остановлен. В воздухе громыхал салют, люди гуляли по улицам нарядные и веселые, а в это время в сопровождении матери я медленно шла домой, оставив позади своего не рожденного ребенка. В этой сцене был какой-то пугающий диссонанс, доходящий до абсурда и даже издевательской насмешки – салют и аборт, аборт и салют. Больница находилась довольно далеко от дома, и нам пришлось идти более двух часов. Всё, что я хотела, это поскорее прийти домой, забраться под одеяло, и забыть об этом страшном кошмаре.
Больше я не чувствовала ничего, абсолютно ничего – даже сожалений о чьей-то оборванной жизни… Внутри была только пугающая пустота. Меня не преследовала больничная палата и гинекологическое кресло, на котором я избавилась от своего ребенка. В моем сознании только крутился ролик тех десяти минут огромного счастья, которое так жестоко было вырвано из моих рук. С уходом Виктора и потерей ребенка ушло всё значимое и важное – шанс уйти из дома, оставить позади своё прошлое, и начать новую жизнь.
Вскоре мама уехала в командировку, оставив мне ключ от своей комнаты. Она всегда оставляла ключ, когда уезжала – для меня это было единственной возможностью побыть одной, без бабушки. Вернее, побыть в одиночной камере, вместо камеры на двоих – с ненавистным соседом. Я закрыла дверь на ключ, написала прощальное письмо и стихотворение «Четыре стены, четыре угла», а затем села на кровать и закурила последнюю сигарету. Я медленно вдыхала едкий дым, наблюдая за пеплом в пепельнице, когда мне подумалось: «Вот так и моя жизнь – остался один только пепел, огонь в ней давно уж погиб». Мне не хотелось плакать, или даже двигаться – я просто безоговорочно подчинилась страшной душевной усталости. Затушив сигарету, я решительно достала из маминого шкафчика все снотворные таблетки. Проглотив их быстро и лихорадочно, как будто боясь передумать, в глубине души я уже точно знала, что мне больше никогда не будет больно. Затем, мысленно попрощавшись с жизнью, я с облегчением провалилась в бездну…
