Елена Арсеньева - Полуночный лихач
С большим трудом, да еще и Нине пришлось помогать, они вытащили из могилы потрясенного Дебрского. Потом кое-как выбрался Николай. Мельком улыбнулся Нине, снял куртку и принялся вытирать ее о сырую траву. Скоро трава стала рыжей, но куртка выглядела получше. Потом он кое-как счистил с башмаков глиняные комья.
Бармин, Нина и Дебрский молча наблюдали за ним.
– Погодите-ка, – наконец сказал Константин Сергеевич. – А как же он? Я думал, мы его вытащим…
– Его зовут Родик Печерский, – пояснил Николай, стараясь не глядеть в суровые глаза старика. – Вам это имя ничего не говорит? Ну и слава богу. Помочь ему мы ничем не можем: он мертв. Но мы пока живы. Единственный шанс остаться в этом состоянии – уйти отсюда как можно скорее и сделать вид, будто нас тут и близко не было. Нам невероятно повезло, что Родик пришел сюда один, что считал разговор о вашем наследстве слишком деликатным делом. Наверное, опасался: дойдет весть об этой баснословной сумме до его «коллег» – и они сочтут себя такими же полноправными участниками дележки, как он. Поэтому давайте побыстрее, ладно? Вы ведь пришли с нижнего входа? Пойдемте туда, около центрального может быть какой-то народ, а нам сейчас надо быть понезаметнее.
Он подхватил под руку ошеломленную Нину и быстро повел ее между оградок. Бармин заспешил следом. Вдруг оглянулся:
– Антон! Ты чего стал?! Иди сюда!
Дебрский медленно двинулся по грязной траве, цепляясь за оградки. Ноги у него подгибались, в ушах звенело. Мысли плавали вяло, точно снулые рыбины.
– Следы, – пробормотал он, – там наши следы. Никто не поверит, что он сам…
– Следы при такой сырости через час затекут, – резко ответил Бармин, протягивая ему руку и помогая перебраться через скользкую глину. – Моросит все сильнее! К тому же эти следы могли оставить могильщики, которые работали здесь с раннего утра. Кстати, нанимал их я, Родиона Петровича в то время здесь не было, его никто не видел. Ну а потом он зачем-то сюда пришел, поскользнулся, упал в яму… Все очень натурально.
Прошел несколько шагов и сказал изумленно:
– Все-таки поразительно, что с нами делает жизнь! Мы все здесь не только жертвы, но и преступники, однако не чувствуем при этом никаких угрызений совести, а оперативно думаем, как бы замести следы. Или правда, что с волками жить – по-волчьи выть?
Антон молчал, думая сейчас только о том, чтобы не упасть.
Он шел с огромным трудом. Вообще с ним творилось что-то странное. Тела почти не чувствовал, но голова болела так, что каждый шаг отдавался в ней мучительным толчком. Все, чего хотелось сейчас, это лечь – где угодно, пусть и на сырой траве, – и полежать с полчасика. Однако Сибирцев и Бармин, конечно, правы: с кладбища следовало смыться как можно скорей.
«Возьму такси и поеду домой, – подумал он, ощущая, что засыпает на ходу. – А Нина? Ну, она, наверное, поедет к этому, к своему… И на здоровье».
Они уже поднимались в гору. Дебрский еле передвигал ноги, поэтому Бармин тащил его с одной стороны, а Николай – с другой. Нина шла чуть впереди, то и дело оглядываясь на Антона с умоляющим выражением, словно говоря: «Ну пожалуйста, ну скорее!»
А он был бы и рад идти быстрей, но ничего не мог с собой поделать.
– Машина! – воскликнула Нина. – Давайте попросим нас подвезти.
– Здесь нельзя, – ответил Николай, вглядываясь в темно-зеленый джип, который появился на склоне, метрах в двадцати выше их. – Лучше на какой-нибудь оживленной…
Он не договорил. Взревев мотором, джип рванулся к ним.
Антон увидел, как Бармин метнулся на обочину. В другую сторону отпрянул Николай, прижимая к себе Нину. А он так и стоял, уставившись в тупую морду джипа.
Автомобиль приближался медленно, странно медленно, и в тот момент, когда тяжелый металл ударил Дебрского, он увидел за стеклом знакомое лицо с безумными от ужаса глазами – и почувствовал не боль, а невероятное облегчение, потому что вспомнил наконец все.
Он еще хотел улыбнуться Кошке, но не успел.
Сбив Дебрского, джип пролетел еще несколько метров по скользкой дороге, кренясь влево, влево, к обочине, а потом с такой силой врезался в тополь, что дерево не выдержало удара, переломилось пополам и всей тяжестью накрыло сплющенную кабину.
* * *Николай вздрогнул – и чуть не свалился со стула. Неужели он задремал?
Встряхнулся, потер лицо и с опаской поглядел на неподвижное, обмотанное бинтами тело, распростертое на кровати.
Кто-то тронул его за плечо. Николай оглянулся. Это врач из реанимации, Николай его знает, только не может вспомнить имени. Он ведь много кого знает тут, в Пятой градской, потому ему и позволили сидеть около умирающего.
Нина порывалась, но он ее не пустил, потому что деду стало плохо, его тоже нельзя было оставить… Или дело было не в Бармине? Или Николай просто не хотел, чтобы она сидела тут, смотрела на полуживого человека, вспоминая, как это всегда бывает в таких случаях, только самое лучшее?
«Считай лишь солнечные часы…» Кто это сказал?
– Что? – тупо переспросил он, наконец-то сообразив, что врач ему что-то говорит.
– Тебе просили передать, что Константину Сергеевичу стало получше.
– А-а… Хорошо. Спасибо.
– Не за что, – ответил реаниматор. Наклонился над Дебрским – и отошел, пожав плечами.
Очень выразительно. Без слов понятно: доктор недоумевает, почему раненый еще жив.
Да уж. Сейчас это дело не часов, а скорее минут. Николай только надеялся, что изломанное тело Дебрского не чувствует боли. Все-таки позвоночник сломан в двух местах…
Его вдруг словно толкнуло что-то. О господи! Дебрский открыл глаза!
Николай вскочил, наклонился над ним. Что это? Судорожное сокращение мышц или он очнулся?
Взгляд затуманен, устремлен в никуда. Нет, беспамятство не отступает.
– И… Ин… – прошелестели сухие губы.
Николай схватил чашу с водой, стоящую на столике, кусочком ватки смочил губы раненого и позволил нескольким каплям попасть в его рот.
Ресницы дрогнули, взгляд переместился, и Николай встал, чтобы Дебрский мог его видеть, не поворачивая головы. Тем более что он все равно не мог этого сделать.
– Ин-на где? – выдохнул Дебрский.
Николай качнул головой. Он не знал, что ответить. Правду: в морге – невозможно. Соврать, что ждет в коридоре? А вдруг он позовет ее?
– Ясно… Скоро встретимся…
В глазах – спокойное понимание. Наверное, он все-таки не ощущает боли. И чудо, что еще говорит. Прогрессирует отек легких, скоро он дышать не сможет без аппарата. Но это продлится недолго.
– А Нина?
– Она в коридоре. Там у Константина Сергеевича прихватило сердце, она с ним.
– Позови… – Глаза ожили, но тут же померкли: – Нет. Не надо… не простит.
