Елена Арсеньева - Полуночный лихач
– Ни за что, – быстро ответила та. – Никогда! Она моя дочь. Тем более теперь, когда погибла ее мать…
И вдруг метнулась к Дебрскому, схватила его за локоть:
– Антон! Послушай! Я знаю, я всегда знала, что ты меня не любил. Я тебя, наверное, тоже, ты уж извини… Но я очень люблю Лапку. Давай договоримся! Я не стану затевать дела, вы с Инной можете делать что хотите. Теперь ты совершенно свободен и можешь жениться на ней. Только дай мне слово, что вы не будете больше добиваться моей смерти. А главное – что Лапка останется со мной. Да нет, ты погоди, ты не говори нет! Я же это не просто так, не даром предлагаю, мы вам заплатим, когда у нас будут деньги, правда, дед? Правда же? – Она умоляюще уставилась на Бармина.
– Ну, вообще-то мы делим шкуру неубитого медведя, – растерянно проронил Константин Сергеевич. – А впрочем, конечно, заплатим!
Дебрский ошеломленно переводил глаза с Нины на старика. Лица он видел и видел, как шевелятся их губы, однако слова доходили как сквозь вату.
«Что они говорят? О чем это они?»
– Секундочку! – воскликнул Родион Петрович. – Секундочку! Мне кажется, вы спешите распорядиться этой суммой, не посоветовавшись со всеми сторонами.
– То есть? – вскинул брови Бармин. – А с кем нам советоваться? С «Майером, Сименсом и Компанией»? Но при чем тут они?
– Не знаю, – пожал плечами Родион Петрович. – По-моему, ни при чем. Я вовсе не их имел в виду.
– А кого?
– Себя, разумеется, – сверкнул «адвокат» такой широченной улыбкой, что Дебрский увидел: только передние зубы у него – фарфоровые, а задние и клыки – железные. – Себя!
Повисло изумленное молчание, и вдруг Сибирцев тихонько засмеялся. Родион Петрович метнул на него волчий взгляд, однако врач продолжал покатываться со смеху.
– Ну наконец-то! – с трудом выговорил он. – Ну слава богу! Вот теперь и правда все стало на свои места!
– Ты о чем? – опасно прищурился Родион Петрович.
– Да о вас же! – утер выступившие на глазах слезы Сибирцев. – Я-то никак не мог понять, ну откуда такой всеподавляющий альтруизм вдруг прорезался у Родика Печерского? Просто-таки сердце у вас рвалось от скорби по Ритуле, от жалости к Нине и сочувствия ко мне, идиоту! Я уж, грешным делом, и впрямь поверил, что правду говорят про живущих «с понятием», якобы они создали альтернативу нашему государству всеобщей демократической несправедливости. А оказывается, и у вас под всякой надстройкой имеет место быть твердый базис. Меня вы тоже каким-то образом собирались к этому делу пришить, не так ли? Помните, говорили, что имеете на меня какие-то виды? Ну, теперь все ясно! Чур, на всех, так, Родион Петрович?
– Моя доля – половина, – ощерился в улыбке Родик. – Ты прав, Николай, я живу по понятиям, потому уйдете вы отсюда живые и здоровые. А такое счастье, как жизнь, оно дорого стоит. Вот вы мне за нее и заплатите. И давайте без глупостей. Городишко наш маленький, а я в нем – не последний авторитет. Тут уж такой бумеранг начнется, что не то что синяки и шишки – кровавые раны считать устанете! Так что давайте лучше поладим полюбовно и разойдемся до лучших времен.
– Н-да, – процедил сквозь зубы Константин Сергеевич. – Вышеназванная шкура неубитого медведя теперь напоминает шагреневую кожу, которая неудержимо уменьшается в размерах.
Сибирцев едко усмехнулся. Нина жалобно хлопнула ресницами.
– Ну, я думаю, вопрос можно считать решенным? – со скукой в голосе произнес Родион Петрович и вскинул руки, поднимая воротник пальто. – Я пойду, пожалуй, а вы тут потолкуйте по-семейному, мирно…
Откровенная издевка в его голосе и стала той последней каплей, которая переполнила чашу терпения Антона Дебрского.
Оцепенение, овладевшее им при известии о наследстве, исчезло так же внезапно, как и появилось.
Да, теперь совершенно понятно, почему он потерял голову, когда Рита заявила, что намерена забрать Лапку. Ведь дочь была страховкой на получение Нининых денег!
Боже, какие деньги… И часть их может принадлежать ему! Для этого даже не понадобится никого убивать, он просто получит баксы, Нина сама даст их ему – добровольно, с радостью!
Но… сколько? Сколько он получит, если половину намерен забрать этот поганый тип с волчьим оскалом? И еще не факт, что он остановится на той сумме, которую заявил сейчас, ведь аппетит приходит во время еды! Сегодня это половина, завтра он запросит три четверти… И сколько тогда получит Дебрский? Не может же он запросить много, что-то все-таки должно остаться у Бармина и Нины для его дочери!
Черт, откуда Сибирцев выкопал этого серого волка с непомерными аппетитами? Как было бы чудесно, если бы он вдруг сейчас поскользнулся и…
И, неожиданно для себя самого, Дебрский вдруг рванулся вперед, вытянув руки, и что было силы толкнул Родиона Петровича в спину.
Тот качнулся, оскальзываясь на рыжей глине, – и плашмя грянулся в ближнюю яму, изо всей силы ударившись о ее край подбородком. А вслед за ним полетел и Антон, не удержавшийся на ногах.
* * *Нина вскрикнула, но тут же уткнулась всем лицом в грудь Николая, глуша крик. Он на мгновение прижал ее к себе, а затем осторожно отстранился и встревоженно поглядел на Бармина:
– Помогите мне.
Константин Сергеевич побледнел, однако за сердце не хватался, к оградке обморочно не приваливался. Шагнул к Николаю:
– Что надо сделать?
– Сейчас увидим.
Николай оперся о край могилы и прыгнул вниз, в рыжую жижу, где в странных, скомканных позах лежали двое. Он старался быть осторожнее, однако все-таки поскользнулся и задел неловко вывернутую руку Дебрского. Тот слабо застонал, закопошился, пытаясь подняться…
Николай подхватил его под мышки, вздернул:
– Вы как? Живы?
Антон помотал головой:
– Пока не понял. А он? О, зараза…
Родион Петрович лежал в странной, изломанной позе, неестественно вывернув голову и пристально уставившись в глиняную стену ямины полузакрытыми глазами.
Николай ощупал тело, долго пытался поймать пульс, уже заранее зная, что искал то, чего не было.
– М-да… – Он опустил веки на мертвые глаза. – Ну что ж, будем отсюда выбираться, Дебрский. Константин Сергеевич, протяните ему руку. Я подтолкну, а вы тяните.
С большим трудом, да еще и Нине пришлось помогать, они вытащили из могилы потрясенного Дебрского. Потом кое-как выбрался Николай. Мельком улыбнулся Нине, снял куртку и принялся вытирать ее о сырую траву. Скоро трава стала рыжей, но куртка выглядела получше. Потом он кое-как счистил с башмаков глиняные комья.
Бармин, Нина и Дебрский молча наблюдали за ним.
– Погодите-ка, – наконец сказал Константин Сергеевич. – А как же он? Я думал, мы его вытащим…
