Евгения Марлит - Златокудрая Эльза. Грабители золота. Две женщины
«С этого времени я испытываю лихорадку и дрожь… Что–то странное происходит со мной. Мне кажется, у меня грызут сердце, я чувствую, как содрогается моя грудь, глаза вопреки моей воле закрываются, я думаю, что умру.
Увы! Почему со мной был только обморок? Когда я пришла в себя, то начались ужасные муки, в которых я вам признаюсь, поскольку все равно мне предстоит умереть. Я полна страшных мыслей, которые Бог мне простит, понимая мои мучения.
Ночью, размышляя, я вспоминаю: да, это ужасная правда. Я лежала на песке. Луна безразлично освещала мое распростертое тело, горячее дыхание коснулось моих губ – это был поцелуй того демона, который хотел меня привести в чувство. Я отбивалась, но две железные руки обвили мое тело. Почему он не был вампиром? Он высосал бы всю кровь, что течет в моих жилах, и я умерла бы с улыбкой. А вместо этого – плачьте, плачьте глаза – я должна стать матерью. То, что является счастьем для каждой женщины, повергает меня в ужас. Ведь у меня должен родиться не ребенок, а рептилия, сын дьявола, и я хотела бы задушить его в своем чреве. Тысячу раз я собиралась от него избавиться, но Бог по милости своей удерживает меня от детоубийства. С какой горечью я ношу в себе это бремя! Мое сердце разрывается. О, если б я не была уверена, что увижу вас в ином мире, я сомневалась бы в Боге. Я хочу умереть, дав жизнь этому существу. Если же я останусь в живых, то убью себя – моя миссия будет выполнена. О, Вильям, вы знаете, была ли я раньше жестокой, и если теперь мне знакома ненависть, то какие страдания должны были сделать меня такой! Когда в моем возрасте покидают жизнь, то жалеют о ней. Я мечтала о небе, а попаду в ад. Я считаю каждый час, каждую минуту. Я выплакала все слезы и покорна судьбе. Мать, которая не любит своего ребенка, должна умереть. В этом мире я могу любить только вас. Прощайте, Вильям, думайте иногда обо мне, молитесь за покой моей души. Я боюсь, как бы она не была проклята».
Мелида подписала письмо и запечатала его. Она решилась довериться Жоанну, чтобы тот отнес его на почту.
С того дня, как Жоанн стал вхож в семью доктора, ни один посторонний, за исключением Тома, не нарушал ее уединенного существования.
Мелида познакомилась с Жоанном совсем недавно, но общность переживаний быстро порождает симпатию между людьми, и молодая девушка, не колеблясь, решила попросить его об этой услуге.
Вечером, когда она осталась с ним после ужина на несколько минут, она протянула ему исхудавшую руку и сказала, посмотрев в зеркало:
– Думаю, что приближается момент моей смерти, г–н Жоанн.
Тот взглянул на нее, открыл было рот, чтобы возразить, но храбрость изменила ему.
– Я не боюсь, – сказала Мелида с меланхолической улыбкой, – не пытайтесь меня утешать или успокаивать – я призываю смерть. Говорю я с вами так потому, что хочу просить вас об услуге. Я написала письмо в Англию… Я не хочу, чтобы он меня подозревал.
Румянец озарил ее бледные щеки, она опустила голову и из–под век выкатились две крупные слезы. За вспышкой этого волнения последовала мертвенная бледность.
Никто не говорил Жоанну о тайне, придавившей эту семью, но он отчасти угадал ее в тот день, когда Мелида в его присутствии упала в обморок.
Мелида продолжала:
– Несколько дней назад я сказала отцу, что хочу написать письмо Вильяму. Он пытался меня отговорить, повторяя, что с нас и так достаточно страданий. Отец, может быть, и прав, но я знаю, что Вильям меня ждет и хочу вернуть ему его слово. Я… я не хотела бы, чтобы он меня презирал, когда я умру.
Жоанн сделал движение. Молодая девушка приложила палец к губам.
– Не надо отвлекать меня от этой иллюзии, она моя единственная надежда. Мои близкие уже не плачут, они понимают, что я рада умереть. Я написала Вильяму длинное прощальное письмо. Обещайте, что сами отнесете его на почту и никому не скажете. Эта первая ложь, которую я вынуждена сделать отцу, будет и последней. Увидите, Жоанн, никто лучше меня не расскажет Вильяму, как я страдаю. Я хочу, чтобы узнав все от меня, он пожалел свою бедную невесту и оплакал.
Жоанн был настолько взволнован, что едва мог говорить. Но, чувствуя, что более долгое молчание расценят, как отказ, он сделал над собой усилие и обещал Мелиде исполнить то, что она просит.
В этот момент с небольшим промежутком послышались два пушечных выстрела.
– На рейд входит судно, – сказал Жоанн. – Завтра те, кто не простился подобно нам с мечтой о счастье, получат известия от тех, кого они любят.
– Завтра вы отнесете мое письмо на почту, – попросила Мелида.
Жоанн взял письмо.
Мелида простилась с ним, затем, цепляясь за мебель, дошла до двери и, опираясь на стены, возвратилась в свою комнату, где она закрылась, чтобы поплакать без помех.
13
Письменная почта
Как и предвидел Том, морской прилив не замедлил достичь Макса, который был распростерт на песке. Однако он только находился в обмороке. Холодная вода привела его в чувство. Извиваясь, как змея, он боролся с нахлынувшими потоками, грозившими затопить его. Наконец, опираясь на руки и сделав отчаянное усилие, он поднялся. Инстинкт самосохранения быстро вернул ему память. Бросив вокруг смятенный взгляд, он убедился, что берег был пустынным.
– Ну, я не стану дожидаться, как дурак, чтобы пришли меня арестовать, – пробормотал Макс. – Пойду к коляске – там находится мое состояние.
Он выпрямился, бледный, как призрак, покинул берег моря и поплелся в кустарник. Ветер, шевелящий листву деревьев, заставлял его вздрагивать, он испуганно озирался. Лакей ждал его с коляской на условленном месте.
Макс дал ему крупную сумму денег, взяв с него слово, что тот не появится больше в этой местности.
Преступник спешил остаться один. Захватив саквояж со своим состоянием и кое–какими вещами, он углубился в лес, который опоясывает всю эту часть Австралии.
Первым его намерением было удалиться как можно дальше отсюда, чтобы никогда не возвращаться в селение, где все грозило ему опасностью. Однако невидимая рука судьбы, которая руководит человеком и зачастую противодействует его воле, удержала Макса. Страсть к Мелиде, желание остаться близ места, где она живет, ослепили его и заставили забыть об осторожности. Он тешил себя различными иллюзиями и приводил всевозможные доводы, чтобы оправдать перед самим собой сердечную слабость. Этот несгибаемый человек вел себя, как ребенок.
– Что я должен делать? Куда мне направиться? – бормотал он. – Разве самые многолюдные места не будут самыми надежными? Если я немного замаскируюсь, то окажусь в большей безопасности в Мельбурне, чем где–либо еще.
Какой–то голос нашептывал ему: «Берегись следовать этой мысли, она тебя погубит!» Но им владела страсть более сильная, чем разум.
