Людмила Бояджиева - Семь цветов страсти
В сентябре Соломону получил толстый конверт, в котором оказалась тетрадь с крокусами, мелко исписанная рукой Дикси.
Заголовок «Дневник Д. Д.» был зачеркнут алой краской и сверху ею же выведено: «Признание Доверчивой Дряни»
Сол углубился в занимательное чтение с весьма нелицеприятными отзывами в свой адрес. Дойдя до последних страниц, больной вскочил, ринулся в ванную, наспех побрился, затем, не раздумывая, облачился в свою походную джинсовую пару и громко выругался. Какого черта пороть горячку, когда есть телефон!
Дворецкий передал трубку хозяину и Сол впервые услышал четко и вполне легально голос, который не раз воровски подслушивал.
— Я знаю о вас от Дикси, господин Барсак. Что? Нет, нет, она чувствует себя прекрасно… Были кое-какие трудности, но недоразумение уладилось… Мы собираемся вскоре пожениться.
— Я убежден — вы получите лучшую жену на свете, господин Артемьев… Только… — Сол замялся, не представляя, каким образом может предупредить Майкла об опасности. Да и стоило ли пугать Дикси? Возможно, он слишком зол на шефа и придумывает несуществующие беды? — Прошу вас об одной любезности, маэстро…Это связано с моим здоровьем и последним, хм, горячим желанием заснять торжество на пленку. Ведь вы планируете сыграть свадьбу весной? Подумайте, зачем вам затягивать? И я бы смог запечатлеть этот день своей камерой… Ведь именно я открыл экрану Дикси…
— Понимаю, Соломон… Кажется, понимаю. Хорошо, какой ориентир для бракосочетания по европейскому календарю предлагаете вы?
— К чертям календарь! Смотрите в окно, дружище и подарите ей свое сердце как только расцветут крокусы…
В последнее время сильнее, чем когда-либо, Соломон Барсак чувствовал себя иудеем. Какая-то подспудная древняя мудрость, таящаяся в его крови, пробивалась к разуму, но застревала на полпути, переполняя сердце. Сердце подсказывало ему, что надо доверять знакам, намекам судьбы: цветущим на тетради Дикси веселым подснежникам. И надо быть хитрым и осторожным в всем, что касается «фирмы».
Если в замок отправляется Руфино — значит, близится финал. Зная «творческие установки» шефа, Соломон предполагал, как далеко может пойти смелый «авангард» в «реабилитации Вечных ценностей». И он потребовал у шефа аудиенции.
Шеф выглядел смущенным, он явно избегал серьезного разговора с Солом. Но после некоторых уверток ему пришлось выложить все начистоту.
— Мы водили тебя за нос, старик. Извини, для меня искусство прежде всего. Жаден, жаден, мать родную готов продать… Царство ей небесное… Личные отношения мешают делу. Ты слишком прикипел к нашей красотке, снимая ее горячую постельку. Это и понятно — меня самого от твоих шедевров потянуло на сладкое. Но дело прежде всего: Соломон Барсак взбунтовался и фильм досняли другие ребята. — Шеф печально вздохнул. — Надеюсь, ты не в обиде за гонорар?
— Досняли?! Разе работа с объектом № 1 завершена? — Сол ехидно изобразил удивление. — По контракту осталось пять дней — не верится… Идете с опережением графика.
— Ну осталось кое-что, — шеф досадно поморщился. — Ты, наверно, в курсе: голубки засели в своем «родовом гнезде», планируя пожениться, как только уладятся все формальности с разводом маэстро. Что и говорить — перемена в биографии господина Артемьева весьма впечатляющая: нищий лабух из дикой страны попадает прямиком в европейские аристократы. К тому же Дикси — не из последнего десятка и влюблена по уши. Ловко он охмурил нашу красавицу… Судя по всему, — шеф доверительно понизил голос, — как я сумел убедиться из кинодокументов, у россиян могучий сексуальный потенциал. Напаханная целина. Раньше весь пар шел в идеологию и «военку», а теперь — нате, разрешили — вперед! Куда там американским секс-символам!
— Но ведь они действительно… Как бы это сформулировать, шеф, для твоих ушей поделикатнее, — любят друг друга. Именно так, как здесь талдычил все время этот сипатый толстозадый Руфино. Любят по-настоящему.
— Это как раз было бы великолепно. Прямо по сценарию. Завершить фильм торжеством великого чувства, стирающего все границы, в частности, социальные, государственные, мировоззренческие… Если Артемьев так прост и романтичен, как тебе кажется, он простит прекрасную Мессалину… Любовь преодолеет и это препятствие, что означает полное духовное возрождение грешницы и нравственное торжество героя… Прямо Лев Толстой… Если, повторяю, маэстро — не плут.
— Он настоящий влюбленный. Я сам видел.
— Ну что, что ты такое видел, Сол? Как ловкий парень, прикидываясь простаком, играя в этакого дурашливого героя, прибрал к рукам сердце развращенной, пресыщенной мужским вниманием женщины?
— Нет… это просто невозможно, — он не лицемерил… Такое всегда заметно.
— Если бы было заметно, то брачным авантюристам пришлось бы менять профессию. Не делай скоропалительных выводов, Сол. Я знаю — у тебя мягкое сердце… Руфино — человек без сантиментов, именно поэтому я посылаю его в Вальдбрунн, чтобы разведать подлинное положение вещей.
— Понимаю, он возьмет русского на понт, показав ему кое-какие факты из биографии невесты и проследит реакцию…
— Да, это проще всего. Расчет или истинное чувство в такой ситуации обязательно обнаружат себя.
— Ты бы не возражал, Заза, передать миссию Руфино мне? Я завтра же буду у Дикси и постараюсь все разузнать. Что называется, из первых рук, деликатно.
— Деликатность здесь неуместна, дорогой. Впрочем, отправляйся. Тебе удастся слегка притормозить напор Руфино, чтобы он не зашел уж слишком далеко.
— «Группа слежения» будет там? Я не должен выполнять прежние обязанности как оператор?
— Ну, прихвати на всякий случай свои игрушки. Тебе же без них скучно. Признайся, Сол, ты верно и в постель ложишься с камерой, как этот русский со скрипкой?
— Бывает. Если нет лучшей кандидатуры.
6
Хозяева собрались покинуть Вальдбрунн до весны. С утра Дикси сообщила Рудольфу о намерении устроить прощальный ужин.
— Только, будьте добры, сделайте все как тогда — как в тот день, когда мы впервые уселись за этот королевский стол — цветы, свечи и приборы визави — по самому длинному маршруту.
Они предполагали чинно поужинать тет-а-тет, навестить Башню и накрепко запереться в своей спальне, вспоминая первую проведенную здесь ночь и стараясь не думать о том, что на следующий день «мерседес-бенц» вернет их в Вену…
А к обеду в поместье заявились гости.
От одного имени Соломона Барсака, сообщенного по внутреннему телефону начальником охраны, у Дикси потемнело в глазах. Ей захотелось немедля забаррикадировать подступы к дому, выкатить старинную пушку, стоящую у входа над горкой арбузоподобных ядер, сказаться больной, отказать в визите… Но она распорядилась: «Впустить». Соломон Барсак и прибывший с ним Руффо Хоган! Понятно, откуда залетели эти птички.
