Сергей Морозов - Офицер. Сильные впечатления
— Итак, перед вами широчайший выбор, — сказал он. — Вы найдете здесь цены на все услуги, а также на все то, что может понадобиться вашей дорогой маме…
Маша подумала о том, что, наверное, нет ничего странного, что ежедневное пребывание в смердящей ауре смерти делает человека слегка идиотом.
— …Всевозможные гробы, — продолжал администратор, — венки, аренду помещения для предварительного прощания с телом, а также ритуального зала, включая музыку и, естественно, соответствующий транспорт, чтобы привести вашу дорогую маму и всех близких родственников на кладбище…
Даже если он слегка идиот, то не больше того, чем требует от него профессия. Может быть, в данном случае это лишь издержки его добросовестности. Если бы Маша, к примеру, поинтересовалась, сколько стоит похоронить человека, завернув его в целлофан и зарыв на огороде между грядками с картошкой, он бы, пожалуй, не моргнув глазом, полистал свой замечательный каталог и назвал цену.
— …причем цена указана независимо от расстояния, если оно не превышает пятидесяти километров. Если превышает, то следует приплюсовать дополнительный километраж, помножив его на соответствующий коэффициент, указанный в условных единицах… У вас возникли какие-нибудь вопросы? — поинтересовался администратор.
Однако у Маши не возникло абсолютно никаких вопросов. Кроме нарастающей могильной жути, которой веяло на нее из кондиционера, качающего туда-сюда кладбищенский воздух, Машу ничто не волновало.
— Мне все ясно, — сказала она.
— Очень хорошо, — кивнул он и, не удержавшись, потер ладони. — Можете ни о чем не беспокоиться. Мы сделаем все необходимое.
Последний его жест, видимо, означал: вздохните свободно, ваша мама теперь в надежных руках.
— Спасибо, — сказала Маша. — Большое спасибо. В ответ он скромно наклонил голову: о чем, мол, разговор, это наш святой долг.
— А теперь… — сказал он, поднимаясь и поглаживая себя по голове, — прошу пройти и осмотреть конкретные образцы нашего ассортимента.
Маша покорно поднялась, хотя колени у нее чуть-чуть дрожали. Она вопросительно взглянула на Катю.
— Если ты не возражаешь, — взмолилась та. — Я пойду в машину. Что-то я нехорошо себя чувствую.
И вот так было всегда. Что бы там Катя ни говорила об эгоизме младшей сестры.
Машу провели в помещения, где пахло сосной, дубом и лиственницей. А также какой-то синтетикой. Оглядевшись и обнаружив вокруг себя сплошные гробы, Маша почувствовала, как к горлу подкатила тошнота. Мать была мертва, а ей, ее дочери, предстояло выбрать поприличнее и поудобнее гроб.
— Не могли бы вы сами… — проговорила она.
— Естественно! — воскликнул он и, безусловно довольный и гордый, что его хозяйство произвело на гостью подобающее впечатление, проводил Машу к выходу.
— Еще раз большое спасибо, — сказала она, прощаясь.
— Я вас узнал, — шепнул он. — Ваши репортажи всегда бесподобны! Милости прошу к нам в любое время!
Маша подумала, что, наверное, это уже ни что иное, как слава.
XLII
Погода была переменчива. Когда они вернулись на Патриаршие, снова разразилась гроза. Усевшись перед электрическим самоваром на кухне, они смотрели в окно. За исключением бабушки, которая, обессилев, спала у себя в железной кроватке. Ливневые потоки неслись с неба и вспучивали поверхность пруда. Грозы над Патриаршими были для Маши не художественной метафорой, а одним из первых впечатлений детства.
— На кровати в спальне у мамы, — сказала Катя, — лежит ее новое зеленое платье. А еще — ее новые лаковые туфли.
Маша снова ощутила дуновение кошмара.
— Мама как будто все приготовила, — сказала Катя.
— Она действительно все приготовила, — прошептала Маша. — Разве ты не знаешь маму, ей всегда все нужно проконтролировать самой!
— Похоже, она знала обо всем заранее…
— Не травите душу, девочки! — взмолился Григорий.
— Ты дозвонился отцу? — поинтересовалась у него Катя.
— Ну конечно.
— И что он сказал? — воскликнула Маша.
— Что сказал? — вздохнул он. — Не может быть.
— И все?
— Что немедленно выезжает…
— Немедленно! — проворчала Катя. — Ну и где же он? Минута прошла в молчании.
— Нужно обзвонить всех родственников и знакомых. Разослать телеграммы, — сказал Григорий. — Еще столько нужно сделать. Похороны ведь уже послезавтра!
Он и Катя принялись составлять список всего необходимого, а Маша листала мамины записные книжки, чтобы выяснить, кого из ее подруг обзвонить. Внезапно она подскочила как ужаленная и хлопнула себя по заднему карману.
— Господи Боже мой! — вскрикнула она, доставая конверт. — Я же совсем забыла…
Вытащив из конверта, на котором значилось «Моим близким», густо исписанный листок, Маша хотела приступить к чтению, но как раз в этот момент хлопнула входная дверь и в кухню решительными шагами вошел красный от злости отец.
— Что тут у вас, черт возьми, происходит? — с ходу закричал он.
Поскольку Маша и Катя застыли, словно в столбняке, за них подал голос Григорий:
— Я же вам сказал…
— Что ты мне сказал?
— Что она умерла.
— Сядь, папа, — проговорила Маша.
— Черт знает что такое, — проворчал он, не слушая ее. — Этого не может быть! Я только утром ушел от нее и…
— Нам уже это известно, — резко прервала его Катя.
Отец взглянул на нее с удивлением. Наверное, ему казалось, что все происходящее касается одного его, и он недоумевал, с какой стати кто-то вмешивается.
— Я только хотел сказать, что… — начал он, шагая взад и вперед по кухне и с трудом подбирая слова.
— Говорю тебе, мы знаем, что ты хотел сказать, — снова перебила его Катя.
На какую-то долю секунды у него был вид нашкодившего юнца. Маша обратила внимание, что он прекрасно выглядит — румян, подтянут и энергичен.
— Сказано тебе: она умерла! — крикнула ему Маша.
Взглянув на нее, он мгновенно вскипел.
— А это ты, отважная журналистка! — завопил отец, сверкая глазами. — От тебя всегда были одни неприятности! Соизволила явиться из своих похождений, два часа поговорила с матерью — и вот вам результат!
— Ты с ума сошел, папа, — прошептала Катя.
— Папа, — поддержал ее Григорий, — не нужно обвинять друг друга. У нас общее горе. Нам всем больно.
Отец немного сник, а потом просительно взглянул на Катю.
— Катя, — начал он, — ты же знаешь, что наша мама…
— Нет, папа! — перебила его Маша, подходя к старшей сестре, которая тоже потянулась к ней. — На этот раз у тебя ничего не выйдет!
