Генри Денкер - Голливудский мустанг
Она оставила его одного.
Двигаясь в направлении Невады и ранчо Карра, Джок думал о том, что Луиза может и не вернуться к нему. Прошлым вечером он дважды звонил ей и не услышал ответа. Оба раза он оставил ей сообщения. Но она не позвонила.
— Черт с ней! — рассерженно произнес Джок.
Сейчас для него было важно только одно дело, один человек — Престон Карр. Ничто не остановит его. Во всяком случае, не женщина. Сейчас будет не так, как в предыдущий раз. Он не протрахает свою карьеру. Буквально.
Ему могли не нравится манеры и привычки Марти Уайта, его странные обороты речи, неразборчивость в средствах, но агент был великолепным стратегом, ветераном голливудских войн. Когда Марти планировал кампанию, его указания следовало исполнять. Когда он предупреждал о чем-то, его стоило выслушать.
Если бы тогда, в первый раз, шесть лет тому назад Джок внял словам Марти, его карьера сложилась бы совсем иначе.
Джок до сих пор помнил, что тогда сказал Марти: «Малыш, здесь ты можешь протрахаться к славе или несчастью».
Уайт предупредил его до того, как все произошло. Но Джок не послушал его. В итоге Джоку пришлось покинуть Побережье, вернуться в Нью-Йорк и поставить еще четыре спектакля на Бродвее и за его пределами, а также два малобюджетных фильма. Затем он подписал контракт на английский фильм. Эти годы ему следовало бы провести в Лос-Анджелесе в качестве клиента Марти.
Джок Финли мог быть в числе самых известных молодых режиссеров Америки.
Однако судьба распорядилась так, что теперь Марти Уайт вынужден разрабатывать специальный план, цель которого — назначение Финли на должность режиссера «Мустанга». Если Джоку удастся сделать кинозвезду своим союзником, шестилетний запрет на использование Финли в этом городе будет преодолен.
Это стало возможным лишь потому, что Сол Стейбер продал свой контрольный пакет акций кинокомпании «Стейбер и братья». Он потерял свой вес среди киномагнатов, и они уже не считали необходимым поддерживать его.
Марти Уайт решил, что пришло время вывести Джока Финли из черного списка. Джок попал в него отнюдь не благодаря своим политическим убеждениям.
Вопреки распространенному мнению, в Голливуде существовали два, а не один, черных списка. Помимо политического, о котором много говорили и писали последние двадцать лет, имелся второй список. В него попадали люди, совершившие возмутительные безнравственные поступки, нанесшие ущерб имиджу киноиндустрии или затронувшие личные интересы влиятельных лиц из числа руководителей основных студий.
Одним из первых в этот список угодил Толстяк Эрбакл. И уже недавно в нем оказалась Ингрид Бергман. Об Эрбакле ходил слух, будто он, напившись, ввел девушке во влагалище бутылку из-под «колы», которая, разбившись, привела к кровотечению. На самом деле он разорвал ей внутренние ткани своим громадным членом. Потенциальные потребители семейного развлечения не простили бы никому подобных слухов, истинных или ложных.
Дело Ингрид Бергман было более простым и чистым. Она не делала тайны из того, что, будучи замужем за одним человеком, она вынашивала ребенка, зачатого от другого. Серьезность ее проступка усиливалась тем, что предполагаемый отец был иностранцем.
За то, что эти звезды скомпрометировали киностудию, они были изгнаны из Голливуда — Эрбакл навсегда, Бергман на много лет.
В этот же список попадали несчастные, навлекшие на себя гнев кого-то из киномагнатов и ставшие объектом мести.
Когда Сол Стейбер разругался со своим сыном от первого брака и изгнал его со студии, лишив должности вице-президента, все другие студии города поддержали старика. Молодой человек нигде не мог найти работу; ему пришлось заняться недвижимостью; он преуспел в этом деле, не доставлявшем ему удовольствия.
Задолго до этого эпизода известный режиссер соблазнил четырнадцатилетнюю певицу, которую один из голливудских магнатов сделал почти звездой. Режиссер был на восемь лет отстранен от работы.
Глава студии заявил тогда: «Только извращенец способен трахнуть несовершеннолетнюю звезду».
Джок Финли попал во второй список по незнанию. Такое могло случиться с любым молодым, красивым мужчиной, не успевшим усвоить голливудский сексуальный протокол.
Даже самый юный, привлекательный, мужественный человек ни при каких обстоятельствах не смел заводить роман с женой или любовницей президента компании или главы студии. Можно трахнуть ее раз или два, возвращаясь под утро с вечеринки, или даже на влажной от росы лужайке клуба, или в кабинке для переодевания у бассейна, или в темном патио. Но это событие должно быть случайным, незапланированным, не имеющим ни для кого значения.
Если эти правила соблюдались, дама имела право стать вашей покровительницей, продвигать вас на студии, расхваливать ваши таланты или картины, произнести ваше имя за столом при обсуждении кандидатур для подписания контракта.
Но заниматься любовью регулярно, на протяжении недель или месяцев, заставив людей говорить о вас, было серьезным личным оскорблением, которое ни один голливудский босс не спустил бы с рук даже самому талантливому молодому человеку. И даже молодой лесбиянке.
Но Джок Финли узнал обо всем этом, когда было слишком поздно.
Он познакомился со Сьюзен Стейбер на большом приеме, куда Марти Уайт привел его вскоре после прибытия Джока в Голливуд. Джок впервые получил возможность увидеть близко знаменитых звезд. Они показались ему менее обворожительными и впечатляющими, чем он думал прежде. Женщины с красивыми лицами имели неважные ноги. Мужчины оказывались более низкими и старыми, чем предполагал Джок.
Общество приняло его весьма радушно; когда Марти представил Джока как «блестящего театрального режиссера из Нью-Йорка», внимание к гостю стало даже избыточным. Павловский рефлекс в Калифорнии включался двумя кнопками. Возле одной было написано «театр», возле другой — «Нью-Йорк». Нажатие любой из них вызывало обильное выделение слюны.
Все это льстило молодому человеку, которому только что исполнилось двадцать шесть лет, и особенно то, что хорошенькая темноволосая женщина не отводила от него глаз с того момента, как он вошел в просторную белую гостиную. Казалось, что ее взгляд был способен даже прожечь дыру между лопаток, если человек поворачивался к ней спиной. Она выглядела великолепно: высокая, узкобедрая. Блестящие темные волосы, стянутые в тугой узел, подчеркивали совершенство ее нежного профиля. На ее удлиненном лице горели черные глаза; полные, ярко-красные, всегда влажные губы были чуть раздвинуты. Позже Джок обнаружил, что они оставались такими даже после того, как он стирал с них помаду своими губами. За ними виднелись ровные белые зубы — настоящие, а не те искусственные, которые археологи будущего смогут в изобилии обнаруживать на территории Южной Калифорнии.
