Светлана Чехонадская - Кто стучится в дверь
– Григорий? – доброжелательно спросил Борисов. – Присаживайся.
Ледовских сел напротив него, оглянулся по сторонам, сказал: «жарко у вас», стал расстегиваться.
– Давай пропуск сразу подпишу. – Борисов протянул руку за повесткой, коснулся при этом пальцев Ледовских.
– Какие холодные! – сказал он. – А говоришь: жарко.
Даже скупое описание убитого художника, данное в протоколе места происшествия, позволяло считать, что он был совсем не похож на своего двоюродного брата. Погибший был худым и высоким блондином, этот – полноватым шатеном среднего роста. Несмотря на юный возраст («19 лет» – быстро заглянул Борисов в бумаги), у него уже намечалось брюшко и виднелись залысины по бокам лба. Кожа на щеках и лбу была нечистой, всю ее покрывали красные и розовые пятна.
Парень неторопливо повесил дубленку на спинку стула, поднял голову и посмотрел на следователя с непонятным выражением: то ли усмешки, то ли злости.
– Холодные руки, говорите?.. – спросил он. – И что это значит? Что больше подозревать некого? Один я подхожу?
– Да и ты не очень подходишь, – признался Борисов. – Твой брат был не самый богатый…
И опять что-то неуловимое мелькнуло в глазах Ледовских. Следователь осекся, но цепляться было не за что. Усмешка (или злость?) исчезла из глаз свидетеля – они снова стали утомленными и сосредоточенными.
– Дом-то, оказывается, ему не принадлежал, – сказал Борисов.
– Не принадлежал. Это ему церковь выделила казенное жилье…
– Давно?
– Да как стал у них там все расписывать… Года два уж… Там раньше священник жил, потом ему квартиру в Мытищах дали, а этот дом освободился. Развалюха, а не дом. Ни газа, ни канализации. Но Игорю это до лампочки было… Он неприхотливый.
– И квартиры своей у него не было?
– Комната была. Но не его – муниципальная. Мне не достанется, к сожалению… Она, в основном, закрытая стояла. Он там редко появлялся, не любил Москву… Мамаша его спилась, когда он еще маленький был. Они тогда эту коммуналку и получили. Потом он по интернатам начал скитаться. Потом к церкви какой-то прибился. Там его дар и обнаружился.
– Он самоучка? – немного удивленно спросил Борисов.
– Точно… И с приветом, если честно… Мой пахан покойный – дальний родственник его отца. Ну, тот отцом был так – номинально. Он его не признавал, да и погиб, когда Игорю было года четыре. И тут мой пахан вдруг на старости лет решил племянника опекать, о душе задумался, наверное… Раньше надо было, когда парень сиротой остался. Ну, лучше позже, чем никогда, так мой родитель решил. Но Игорь… Он так легко жил, так ему мало нужно было… В общем, не пошел на контакт.
– А с тобой пошел.
– А со мной пошел. Причем, сам как-то прикипел. Интересно ему было, что я историк, расспрашивал меня много, часто говорил, что тоже хотел бы учиться дальше. К себе приглашал. Я ведь не москвич. А сейчас сессию завалил, – парень вздохнул, – так вообще из общаги выперли… У меня есть жилье в Сергиевом Посаде, но туда не сильно поездишь-то… У него в Клязьме кантовался. Или по девчонкам. Мне настоятель после всех этих событий сказал: «Живи, пока сессию не пересдашь. Это ради Игоря». Но чего-то меня ломает в университет возвращаться… Кем быть потом? Учителем истории?
– Значит, последнее время ты жил у него в Клязьме? – уточнил Борисов.
– Ну, не все время. Дня два в неделю… Девчонок-то у меня, честно говоря, много…
– А у него?
– Что у него? – переспросил Григорий, потом понял, улыбнулся краем губ. – У него не было. Он считал, что иконописец должен быть девственником.
– И был? – удивленно спросил Борисов.
– А я откуда знаю? Я не расспрашивал. Знаю, что баб вокруг него никогда не было. И мы не вели с ним разговоров на эту тему. Если бы вы его знали, вы бы поняли, о чем я. Невозможно было представить такие разговоры в его присутствии…
Борис помолчал. Логику девственников он понимал плохо – и это было плохо для дела, которое ему предстояло вести.
– Это ведь ты обнаружил труп? – спросил он. Лицо парня исказилось на секунду, но он быстро взял себя в руки.
– Да… Самое ужасное, что я где-то час ходил по дому, музыку включил, приплясывал, а он в это время лежал в мастерской… Ужас… Кровь, наверное, еще струилась!.. Я мог вообще не зайти туда до утра! Ночевал бы с трупом! Сроду я не совался в его мастерскую! Но у меня гвоздь в ботинке вылез, мне нужен был молоток… Это самый страшный день в моей жизни! – парня по-настоящему передернуло.
– Ты сразу понял, что он мертвый?
– Я подошел, попытался его перевернуть… Потом стал орать, выбежал на улицу. Между прочим, в крови испачкался! И, помню, бегу к телефону-автомату, а сам думаю: «Я в крови, мои следы теперь на месте преступления, вдруг меня обвинят в его убийстве!» У человека башка даже в такие моменты пашет…
«Какой откровенный парень, – подумал Борисов. – Или играет в откровенного».
– Как еще ума хватило ничего не застирывать! – продолжил Ледовских. – Потом оказалось, что у меня алиби. Там большой промежуток между электричками. Первая после перерыва пришла в пять тридцать…
«Это если ты на электричке приехал» – мысленно возразил Борисов.
– А в электричке, как специально, одного приятеля по университету встретил, – быстро глянув на него, добавил Ледовских.
– Я так понимаю, это ты оценивал, пропало ли что-нибудь из дома? – спросил следователь.
– Ничего не пропало. Да и нечему пропадать было.
– А картины?
– Картин не было. Были две доски не дописанные. Их ценность весьма специфическая. Это ведь не старинные иконы…
– А старинные он не собирал?
– Да что вы. Нет, конечно… Нищий он был. Самый настоящий нищий… И не общался ни с кем, кроме церковных. Тот, кто его убил – подонок последний! Я думаю, это случайный человек. Наркоман какой-нибудь. Вот он за Игоря в ад попадет – точно!
– Игорь ничего не предчувствовал?
– Да нет! Я же говорю – это случайный человек на его дом напоролся. Какое тут предчувствие?
– А письмо? – спросил Борисов. Ледовских немного удивленно помолчал. Было видно, что он сразу понял, о чем речь, но такой поворот разговора застал его врасплох.
– Вы имеете в виду это идиотское послание с угрозами? – на всякий случай уточнил он.
– Да. Которое с мышьяком, – сказал Борисов.
– Почему с мышьяком? – снова удивился Григорий.
– Потому что там был мышьяк.
– Что-то я такого не помню.
– Ну, не помнишь и не помнишь… Но там был мышьяк. Ты, вообще, как о нем узнал? Письмо было адресовано твоему брату.
– Да ведь это я участковому о письме рассказал! – возмущенно сказал Григорий. – Игорь его из Москвы привез, с квартиры своей. На столе оставил. Я прочитал, сказал ему: «Ты что! Надо заявить немедленно!» Он отмахнулся. Но насчет мышьяка я не уверен… Правда, он конверт на квартире оставил. Может, яд там остался? Но вряд ли… Мышьяк он бы заметил.
