Светлана Демидова - Сердце из нежного льда
В одном из залов она неожиданно наткнулась на бюст прекрасного юноши, голова которого была увенчана лавровым венком. Алла долго не могла отвести глаз от тонкого носа, гордо вырезанных полных губ, округлого подбородка и копны завитых кудрей молодого человека. Кто это? Бог или простой смертный? Она опустила голову к табличке. Антиной, греческий юноша, любимец римского императора Адриана, обожествленный после смерти. Антиной… Какое красивое имя. Неужели когда-то жили такие красивые люди? И что есть Сергей по сравнению с такой идеальной и вечной красотой? Разве можно так убиваться по тому, кто вовсе не совершенен и даже не догадывается об этом? Его можно только пожалеть. Он не захотел принять безграничную и самоотверженную любовь. Разве это его достоинство? А может быть, он просто не мог этого сделать? Может быть, не Алла не соответствовала высоким притязаниям Сергея, а именно он не соответствовал огромности ее любви. Возможно, он вовремя понял это и сбежал. Алла ведь могла, попристальнее приглядевшись, понять его заурядность и ужаснуться растраченным впустую чувствам. Хорош бы он был при этом!
Алла бродила по полупустынным залам и уже не думала о Сергее. Она разглядывала прекрасные лица, идеальные фигуры, и душа ее врачевалась созерцанием гармоничных и совершенных форм. Вот голова богини… Удивительное лицо: возвышенное и вдохновенное. Жутковаты, правда, темные провалы глаз, но на табличке написано, что в древности они были заполнены драгоценными камнями или стеклянной массой. Тогда богиня была настоящей красавицей. А вот у императора Филиппа очень современное лицо. Прямо стоматолог Андрей Семенович со второго этажа! Надо будет как-нибудь намекнуть ему, что за большие стоматологические заслуги перед обществом в Эрмитаже уже установили его бюст.
Античные залы и юноша Антиной помогли Алле выжить и даже выздороветь от болезни под названием Сергей. Она окрестила его Счастливчиком и старалась больше не вспоминать. Вернувшись из Эрмитажа, она стала обдумывать свою жизнь и поняла, что с упрямством, достойным лучшего применения, не желала видеть того, что с таким упорством ей демонстрировалось. Жизнь не обманывала ее никогда. Она предоставила ей для изучения с одновременной выработкой иммунитета против них и Правозащитника, и Практиканта, и Вампира, и Счастливчика, и всяческих производных или комбинаторных от этих чистых типов. Жизнь все время пыталась вернуть ее на землю из заоблачных сентиментальных высот и всяческими способами доказывала, что никаких прекрасных принцев в природе не существует, ни на белых конях, ни на алых парусах, ни в «Мерседесах», ни в «Жигулях», ни по старинке передвигающихся пешим ходом. Алла отмахивалась от представляемых ей доказательств, принимая правила за исключения. Теперь она наконец воочию увидела уже довольно длинную череду мужских индивидуумов, прошедших мимо нее, начатую еще незабвенным Костиком Лютиковым, которому она тогда по малолетству еще не придумала подходящего прозвища.
Алла вспомнила мерзкого мужика лет пятидесяти, чем-то похожего на толстого отъевшегося слизняка, который лез к ней с верхней полки скорого поезда «Ленинград – Москва», а она боялась даже пикнуть, чтобы не испугать спящую внизу мать. Терпеть она тогда уже умела и была сильнее матери.
Еще она вспомнила свою первую самостоятельную поездку в Киев с подружкой. Маргарита уже в поезде познакомилась с парнем и большую часть свободного от экскурсий времени проводила с ним. Алла не хотела присоединяться к другим группировкам и бродила по киевским улицам одна. Однажды она решила еще раз посетить Софию Киевскую, которой была потрясена на экскурсии. Около билетной кассы к ней подошел приятный молодой мужчина с кофром фотографа. Он сделал несколько изысканных комплиментов и предложил провести ее в Софию бесплатно, если она позволит ему сделать несколько ее портретов для украшения и рекламы его фотомастерской, которая находится прямо на территории музейного комплекса. Алла согласилась, потому что он вел ее не в подворотню, а в фотомастерскую, находящуюся в людном и одновременно святом месте. Мастерская и впрямь оказалась настоящей, с витринами, увешанными фотографиями, с яркими софитами и разнокалиберными фотокамерами на штативах и без них. Алла почувствовала неладное только тогда, когда он закрыл входную дверь на ключ.
– Чтобы экскурсанты не ломились, – весело и самым беззаботным тоном сказал фотограф.
Он усадил ее на высокий стул, организовал нужное освещение и сделал несколько снимков анфас и в профиль. Алла уже почти совсем успокоилась, когда он вдруг заявил, что у нее очень красивая шея и предложил заколоть волосы наверх, бросив ей на колени чью-то заколку. Загипнотизированная его взглядом, мгновенно переставшим выражать беззаботность и доброжелательность, она молча подчинилась. Он посмотрел на нее через объектив, недовольно поморщился, подошел вплотную и бесцеремонно расстегнул до пояса блузку. Такое с Аллой происходило впервые, и она оцепенела от ужаса. Ей казалось, что если она будет сопротивляться, то он просто убьет ее прямо на святой земле Софии Киевской. Фотограф вернулся к камере, но Аллин вид ему снова не понравился. Он снова подошел к ней, сдернул с плеч сначала блузку, а потом и лямки бюстгальтера. Алла умоляюще смотрела на делового мужчину, но он уже не собирался встречаться с ней взглядом. Он жесткими пальцами мял ей соски, так как гладкие, девичьи, они казались ему мало сексуальными. Алла застыла и вышла из тела, как тогда, в пионерском детстве, у гроба директрисы школы рабочей молодежи. На автопилоте она делала все то, что он приказывал: снимала юбочку, специально сшитую к этой поездке, трусики с розовыми бабочками, принимала нужные позы, но, видимо, застывшая и холодная, не соответствовала его притязаниям. В конце концов он в сердцах плюнул, непечатно обозвал ее и выключил софиты. Она довольно равнодушно приготовилась к самому худшему, но он все-таки побоялся ее насиловать: девчонке было куда привести милицию. Это она поняла потом. А тогда ей даже в голову не пришло бы жаловаться, потому что во всем она винила только себя: незачем было слушать комплименты и идти неизвестно куда с незнакомым человеком. А этот незнакомый человек расстегнул брюки, вывалил ей на обозрение отяжелевший орган, который она видела впервые в жизни, и приказал ласкать его. Задыхаясь от отвращения и борясь со рвотными спазмами, она делала то, что он просил. В нужный момент он оттолкнул Аллу, кончил в полотенце и даже вежливо поблагодарил за доставленное наслаждение. Потом открыл ее сумочку, достал паспорт, списал адрес и пообещал, что пришлет фотографии. И он действительно прислал. Алла благодарила судьбу за то, что, когда на квартиру принесли заказное письмо из Киева, мамы не было дома. Она дрожащими пальцами разорвала конверт и достала отвратительные фотографии испуганной голой девочки в вульгарных позах. Алла, взахлеб рыдая, разорвала их в клочки, выбросила в мусоропровод и долгое время жила в страхе, не станет ли он присылать ей их снова и снова. Больше никакой корреспонденции из столицы Украины не приходило, и Алла постаралась забыть это происшествие, как кошмарный сон. Но даже после этого дикого события она продолжала все так же свято верить в прекрасных принцев. А «принцы» продолжали делать свое дело.