Письма проклятой (СИ) - Ксавьер Мария

Письма проклятой

Мария Ксавьер

Шарлотта Барбери

Дизайнер обложки Оксана Борисова

Переводчик Елена Прокофьева

© Мария Ксавьер, 2020

© Шарлотта Барбери, 2020

© Оксана Борисова, дизайн обложки, 2020

© Елена Прокофьева, перевод, 2020

ISBN 978-5-0050-0497-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Конечно, ты можешь мне не верить, но я не могу доказать тебе обратное.

Меня зовут Вивиан, и я просто хочу рассказать тебе историю моей жизни.

Мои руки трясутся от холода и отчаяния, а сердце бешено колотится. Я стараюсь сохранить последнее, что у меня осталось. Сохранить надежду. Нет сил больше кричать, нет сил плакать и звать на помощь. Мне кажется, что я здесь умру. Или действительно сойду с ума.

Единственное, что дает мне надежду это его глаза. Голубые, полные любви и радости глаза. Глаза моего Дэвида, которые остаются лишь глубоко в моей памяти. Под толстым слоем пыли.

Я снова слышу эти звуки. Звуки, доносящиеся из коридора. Будто огромные трубы разрывает поток ветра. Я больше не могу слышать это. Зачем они это делают? Зачем мучают меня? Пожалуйста, хватит! Я хочу закричать, хочу найти силы. Но их нет.

Сейчас я в самом низу. В яме, из которой не выбраться, как не старайся. Я пишу эти слова на старой, желтой бумаге уже почти стертым карандашом. Но я пишу. Пишу, чтобы выжить. Чтобы сохранить хоть что-то в моей памяти.

Я не знаю, кто я теперь, но я помню, кем я была раньше. Еще совсем недавно я была совершенно нормальной девушкой, я была свободной. Это была другая Вивиан. Вивиан, которая хотела жить. У нее было то, чего нет у меня. Целое сердце. Сердце, которое жадно билось в груди. Сердце полное жизни, на котором будто распускались прекрасные цветы.

Если бы хоть на миг я могла вернуться в прошлое и изменить хоть что-то, что-то исправить, я бы осталась прежней. Я бы осталась живой. Но поскольку это невозможно, я уже никогда не получу шанс прожить тот отрезок моей жизни заново. Мне остается лишь уповать на Господа Бога, который не покинет меня в назначенный час. Час, в который мне придется оставить это место навсегда. Тогда я отправлюсь в лучший мир.

Как жить дальше, если силы уже почти покинули мое тело? А все мои воспоминания утекают, словно вода сквозь пальцы. Как жить, если мою голову изнутри разрывают на части эти звуки? Как же больно. Как больно.

Я снова слышу крики из коридора. Женские крики. Они разрывают воздух на части и режут мои уши.

– Чертовы ублюдки! Да, я сама королева! Как вы смеете ко мне прикасаться?! Мой брат завещал мне сесть на трон. – Снова Дикая Элли сотрясала воздух своими воплями вперемешку со звоном цепей на ее ботинках. – Гильотина! Вот, что ждет вас, псы чумные! – Зарычала она, и ее вырвало обедом прямо на сестру Ригес.

Обед был хуже некуда, так что думаю, Элли не очень-то расстроилась. А вот сестра Ригес, кажется, сейчас растерзает ее на месте. Я встала в проход и наблюдала за всем этим со стороны.

– Что ты делаешь, паршивка? Ты снова хочешь на стул? Ну, так я тебя сейчас верну на него. Можешь не сомневаться! – Взвизгнула, сестра Ригес, и раздался такой громкий хлопок, что я вздрогнула. Сестра Ригес ударила Элли ладонью по щеке так сильно, что та упала.

Лучше бы она убила ее прям тут, чем снова отправить на стул. Тогда Ригес не пришлось бы снова терпеть такое. Зачем тогда вообще менять платье и передник, ведь зная Элли, после стула к ней лучше не подходить близко, да еще и в чисто выстиранной и выглаженной одежде.

В холодном промозглом коридоре стояла вся грязная и облитая сегодняшним обедом из желудка Дикой Элли, сестра Ригес. На коленях перед ней стола Элли, которая еще менее полугода назад засыпала в объятиях знатного Графа и одевалась только в лучшие шелка. Довольно легко это представить, но так сложно в это поверить. Знает ли тот Граф, что его Элли теперь регулярно посещает стул? Знает ли он, что подают на обед его возлюбленной и знает ли вообще, что она все еще жива? Быть может, он вообще не помнит ее. Эти мысли меня немного отвлекают. И гул в голове замолкает.

Я заснула всего на несколько минут. Мне снился мой дядя, который замерз, когда я была еще совсем ребенком. Его серое, искаженное лицо выражало мне сочувствие. Будто даже мертвым быть лучше, чем находиться здесь. Потом мне снился жар, жар камина и горячее вино с пряностями в моем бокале. Мои руки согревались, а аромат корицы дурманил и успокаивал. Так горько и сладко одновременно. А потом звон посуды. Мне принесли ужин, и пришлось открыть глаза.

Когда я увидела, что мне придется есть, то пожалела, что проснулась. Мне принесли одну холодную картошину, полстакана молока и кусок черного хлеба.

На вкус совсем не плохо, поэтому я съела все. Затем пилюли. Две белых маленьких и одна желтоватая. Все как обычно.

– У тебя осталось что-то? Я могу доесть? – Спросила Нелли. Тяжелое дыхание с шипением вырвалось из ее груди. Я вздрогнула от неожиданности. Я совсем забыла, что я здесь не одна.

Руки Нелли дрожали от холода, ее глубокий и одновременной безумный взгляд заставил меня дрожать.

– Прости, Нелли. Я была очень голодна.

Она безмолвно смотрела на меня, будто ничего не услышала и все еще ждала, что я ей дам доесть свой ужин. И только спустя пару минут она громко засмеялась. Смех ее был колючий, словно морозный ветер. Но потом она быстро успокоилась, легла на свою кровать и заснула.

Теперь я могла снова писать. Писать, чтобы сохранить часть рассудка, что у меня осталось, пока меня не свалит в сон.

В таких условиях тяжело написать что-то внятное. Пальцы не слушаются, а мысли ускользают с такой быстротой, что догонять их тяжелее, чем поймать каторжника. Но я чувствую, что мне необходимо это делать. Мой рассудок теряется в лабиринтах разума, оставляя лишь легкий отблеск моих воспоминаний, то и дело мелькающих у меня в голове.

Эти воспоминания о детстве. Я помню ветер, развивающий мои густые волосы, я помню поля, раскинувшиеся от моего дома до края земли. Я будто и сейчас чувствую те запахи и звуки.

Звонкие голоса птиц и их сладкое пение разливаются в моей памяти. Шелест мягкой, шелковистой травы под босыми ногами. Я будто чувствую ее тепло и нежность.

Белые стены так давят на меня сейчас, перед глазами туман, я закрываю их и мне легче. Легче перенестись в те времена, когда все было хорошо. Когда моя мама, о которой я почти ничего не помню, брала нас с сестрой за руки и вела в цветущую оранжерею. Я помню цветы, разные цветы, их аромат, который витал в воздухе. Мама собирала букеты и расставляла их по всему дому.

Особенно мне нравились кувшинки, но в оранжерее их не было. Они росли только в пруду не далеко от нашего родового поместья. Они казались мне самыми волшебными, потому что росли только в воде.

Нелли начинает стонать во сне и что-то бормочет себе под нос. Я не могу разобрать, что именно. Я пытаюсь раскрыть слипшиеся глаза, но у меня не получается. Но хочу ли я? Нет. Совсем не хочу. Не открывать бы их вообще! Стать слепой, чтобы не видеть всего этого.

Мое детство. Я, моя сестра-близнец, такая же, как и я. Мое искаженное отражение. Мое зеркало. Я смотрела на ее, и видела в ее голубых глазах себя.

Я помню своих родителей, но не могу припомнить их лиц. Каждый день я пытаюсь воскресить их в памяти, но все четно. Это место убило все.

Мои родители, любимые, самые дорогие для меня люди, те, что будут любить тебя, даже если ты сделаешь что-то им неугодное, что-то ужасное.

Маргарет и Уильям Харт, так звали мою мать и отца. Они были добропорядочными людьми, чтили законы и почитали нашего короля.

Держась за руки, мы бродили по полям. Моя матушка говорила, что я была непослушным ребенком, которая быстро находила неприятности, даже там, где их не было и в помине. Моя сестра же наоборот, искаженное отражение, тихая, омут ее глаз не выражал обеспокоенности, озабоченности этим миром и его красотой, его необъятным величием. Она была спокойной, себе на уме.