Маурин Ли - Счастливый билет
— Я прилечу и привезу тебя обратно.
Лиза рассмеялась:
— Дорогой, я прекрасно себя чувствую, разве что ослабела немножко. Так что я справлюсь сама.
Утром того дня, когда ее должны были выписать, Лиза укладывала свои немногочисленные пожитки в саквояж, который ей прислали из гостиницы «Коломбина». К ней подошла одна из санитарок.
— Вы заберете с собой поздравительные открытки, которые вам прислали?
— Об этом я как-то не подумала, — ответила Лиза.
Верхний ящик ее тумбочки был битком набит открытками, и еще несколько были прикреплены к металлическому изножью кровати клейкой лентой — нарушение режима, на которое сестра Роландс закрыла глаза исключительно по случаю Рождества.
— А почему вы спрашиваете? Они вам нужны?
— А вы не будете возражать?
— Нет, конечно, забирайте их все.
— Мы разделим их между собой, — сказала санитарка. — Здесь же наверняка есть открытки от всех знаменитостей Голливуда.
О том, что Лиза заболела, стало известно в киношном мире. Ей желали выздоровления не только друзья, но и актеры, которых она едва знала. Они присылали ей цветы и открытки. Когда прибывал очередной непомерно дорогой букет, сестра Роландс неодобрительно ворчала:
— Эта палата начинает походить на цветочную ярмарку в Челси.
Кстати, цветы ей присылали не только из Голливуда. Лизе звонили даже подруги мамы, которые присутствовали на похоронах, где Нелли и рассказала им, что Лиззи прилетела из самой Америки, но заболела в Лондоне. Одно особенно горькое, но и одновременно очень трогательное послание пришло от миссис Гарретт, повитухи, которая помогла Лизе появиться на свет более сорока лет назад. Старушке уже исполнилось девяносто. Она прислала небольшую круглую вышитую салфетку. «Ее подарила мне твоя мама, когда я принимала Криса, и с тех пор эта салфеточка всегда лежала у меня на серванте. А теперь я хочу, чтобы она осталась у тебя».
Лиза уже собралась и готова была уйти, когда через двойные вращающиеся двери в палату шагнула знакомая фигура.
— Ральф, идиот ты несчастный! — закричала Лиза. — Я же говорила, что тебе незачем приезжать.
Он нежно обнял ее.
— Я должен был это сделать. Когда я сказал, что не поеду, Гэри решил, что полетит он. Клянусь Богом, Милли и Вита грозились приехать вместе.
— И за что я так люблю тебя? — прошептала Лиза.
— Ума не приложу, — ласково ответил Ральф. — Я просто очень рад этому, вот и все.
Сейчас Лизе было очень стыдно за те ужасные мысли, что посетили ее, когда она стояла у дома Джекки, чувствуя себя совершенно одинокой, никому не нужной. Тогда она с презрением отказалась от своей нетрадиционной семьи.
— Вы до сих пор не уехали? — В палату строевым шагом вошла сестра Роландс и окинула Лизу недовольным взглядом. Затем, по-прежнему хмурясь, она уставилась на Ральфа. — Мои бедные санитарки не находят себе места. Насколько я понимаю, к нам пожаловала очередная кинозвезда, которая порождает хаос среди моих подопечных. Ваше лицо кажется мне знакомым. Пожалуй, я где-то видела вас в пору своей юности.
— Даже не знаю, должен ли я чувствовать себе польщенным, — усмехнувшись, ответил Ральф.
Повернувшись к Лизе, медсестра заявила:
— Что ж, думаю, теперь мы не скоро заполучим еще одного такого же знаменитого пациента.
— Ради его же собственного блага очень на это надеюсь, — рассмеялась Лиза. — После нескольких недель запугиваний и издевательств он уже не будет чувствовать себя таким уж знаменитым.
— Государственная служба здравоохранения относится ко всем пациентам одинаково. У нас нет особого подхода к кинозвездам, — язвительно парировала медсестра. — Но тем не менее, даже невзирая на переполох, который вы учинили среди моих санитарок — в конце концов, не многие могут похвастаться тем, что подавали «утку» Лизе Анжелис, — мне жаль, что вы уезжаете.
— И мне тоже жаль уезжать, — негромко ответила Лиза. — Никогда не думала, что мне понравится лежать в больнице. Что же касается ваших санитарок, то им надо поставить памятник из чистого золота.
Сестра Роландс крепко пожала ей руку.
После того как она ушла, Лиза попрощалась с остальными пациентками и заметила, что в глазах у некоторых из них, как и у нее самой, блестят непролитые слезы. Кое-кто из этих женщин умирал. Перед Рождеством врачи постарались отправить по домам как можно больше больных, одних — навсегда, а другие должны были вернуться после праздников, так что в общей палате осталось всего шесть пациенток — те, кто был тяжело болен и кого нельзя было тревожить, и Лиза.
Она была тронута до глубины души и одновременно поражена эмоциональной близостью, которая установилась между ними, невзирая на разницу в возрасте и общественном положении. Они делились друг с другом самыми сокровенными, интимными переживаниями и проблемами, так что на второй день Рождества Лизу уже не покидало чувство, будто она знает этих женщин всю жизнь. Те, кто готовился к смерти — а их было трое, — открыто говорили о том, что им страшно умирать; тем не менее, что было совершенно уж невероятно, они находили в себе мужество смеяться над собственными страхами. И чаще всего выходило так, что именно оставшиеся трое, те, у кого впереди была целая жизнь, нуждались в утешении и комфорте.
За это короткое время, время великой радости и такой же великой печали, Лиза узнала о смысле жизни больше, чем за все предыдущие годы. Отныне каждый новый день она будет принимать как благословение и радоваться тому, что живет и здравствует.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Гэри предложили то, что сам он называл «горящей собственностью»[100], и ему не терпелось поехать за ней, правда, предварительно заручившись одобрением Лизы и Ральфа.
— Еще один триллер? — протянула Лиза, прочитав сценарий. — Думаю, нам следует хотя бы немного разнообразить нашу продукцию.
— После того как мы закончим этот фильм, — пообещал Гэри.
— В прошлый раз ты говорил то же самое.
— Там есть чудесная роль, она словно специально для тебя написана, — принялся он уговаривать.
Это была история о матери и дочери, которые жили в многоквартирном доме в Нью-Йорке и которых терроризировал по телефону неизвестный.
— Ты будешь неотразима в роли Зои, — добавил Гэри.
Лиза лениво ответила:
— Я подумаю над этим.
Зоя была матерью, а она почему-то решила, что Гэри предложит ей роль дочери.
Немного погодя Лиза поднялась наверх и стала внимательно изучать себя в зеркале. Прошел уже месяц с тех пор, как она вернулась из Англии, и за это время она успела не только восполнить потерянный вес, но и, лежа в шезлонге у бассейна, приобрести шоколадно-коричневый загар, о котором всегда мечтала. Красоту ее «золотистой» фигурки подчеркивала белизна шорт и блузки на бретельках.
Лиза подалась вперед, так что теперь ее лицо находилось в нескольких дюймах от зеркала. Под глазами уже можно было различить сеточку мелких морщинок, хотя на лбу и в уголках губ их еще не было. Она заморгала. От пристального осмотра, который она учинила сама себе, у Лизы заболели глаза, и она вспомнила, с каким трудом читала сценарий Гэри. Она винила во всем изношенную ленту пишущей машинки, хотя горькая правда, похоже, заключалась в том, что ей уже нужны очки. Вздохнув, Лиза отступила на шаг, чтобы окинуть себя взглядом в полный рост. Сомнений не было — она оставалась красивой женщиной, но при этом следовало признать и то, что она была красивой сорокалетней женщиной.
«Пожалуй, я буду выглядеть лучше, если сделаю себе макияж», — подумала она и схватила баночку с кремом. Лиза уже начала втирать его в щеки, как вдруг замерла, заметив у себя на лице исступленное выражение, с которым она пыталась стереть прожитые годы. Отложив баночку в сторону, она улыбнулась своему отражению. Стареют абсолютно все, и не было никаких причин полагать, что всемогущий Господь сделает для нее исключение. В конце концов, что значат несколько лишних морщинок? В больнице Лиза обменялась адресами с женщинами из своей палаты и вчера получила письмо, из которого узнала, что две из них уже умерли. Одной из них, Донне, было всего двадцать пять; возможность постареть и обзавестись морщинками ей так и не представилась.
Лиза бодро сбежала вниз и сообщила Гэри, что с радостью сыграет Зою.
— Знаешь, я тут немножко подумал и решил, что ты слишком молода, чтобы быть ее матерью, — заявил он. — Быть может, мы сумеем превратить их в сестер?
— Как тебе будет угодно, — ответила Лиза. — Я не возражаю.
Хотя на самом деле она возражала, и еще как. После некоторой внутренней борьбы она решила, что ничто человеческое ей не чуждо, и не стала отрицать, что почувствовала себя польщенной.
