Олег Руднев - Долгая дорога в дюнах
— Не только мне.
— Слышал. — Потапов задумчиво забарабанил пальцами по столу.
Банга по-своему оценил этот жест, взглянул на часы:
— Ладно, извини, я пойду.
— Погоди, — удивленно посмотрел на него Потапов. — Надо же что-то придумать.
— А что ты придумаешь? Доберусь как-нибудь.
— Сядь, говорю! Никуда ты не доберешься. Проволынишь весь отпуск…
Майор снял трубку, назвал номер телефона:
— Богина мне. Костя? Привет, Потапов говорит. Слушай, у тебя до Верхнетачинска никто не летит? Да погоди ты, знаю, что нельзя. Костя, слушай… Тут у меня товарищ… Старый фронтовой друг. Жена у него там — понимаешь? Пять лет не виделись, а у него отпуска десять суток. Парень исполосованный весь — живого места нет. Ты бы поглядел на него… Что? Я понимаю, что не Любовь Орлова. Костя, ты знаешь, я тебя никогда не просил… Как фамилия? Банга. Да не банка, а Банга. А банка за мной, вместе с пельменями, понял? Какой разговор — ни одна душа не узнает. Если сделаешь, век благодарить буду. Бывай.
Он положил трубку, повернулся к Артуру, крепко сжал ему руку:
— В рубашке ты родился, майор. Быстро дуй к летунам, пока не передумали. Чем черт не шутит — может, и полетишь.
Торопливо пройдя краем летного поля, на котором выстроились в ряд «кукурузники», Артур подошел к небольшому деревянному домику, над которым покачивался полосатый, надутый ветром мешок.
— Командир отряда здесь? — спросил Банга у курившего возле дверей флегматичного парня.
— По коридору вторая дверь направо, — сонно ответил тот.
Командир отряда Богин, неотразимый красавец с волнистым чубом, ругался с кем-то по телефону:
— А я тебе говорю — в порядочном доме так не поступают. Вечно у вас как на пожаре. Ты хоть что-нибудь смыслишь в летнем деле? Такое слово «центровка» слышал? И нечего ржать… Это тебе не в телеге с Дунькой. И начальству своему скажи — нечего превращать нас в ломовых извозчиков. Своему-то я постараюсь доложить, будь спокоен. — Летчик бросил трубку и, все еще злей, коротко спросил Артура: — Вы ко мне?
— Я от майора Потапова. Моя фамилия Банга.
— А-а, отпускник. До Верхнетачинска? — натянуто улыбнулся Богин. — Невезучий ты мужик. Уважу, думал, человека, сделаю для Кости Потапова доброе дело… Так нет… У нас все — не как у людей. Приперли два ящика каких-то инструментов. Я их было послал… Да куда там — знаешь, какую вонь развели! Даже из обкома звонили. А ты садись, будем знакомы — Богин. У тебя жена в самом Верхнетачинске?
— Село Кедрачи, — угрюмо ответил Артур. — Теперь уж какая разница.
— Разница? — усмехнулся Богин. — Еще километров сто. И отпуска всего десять суток?
— Уже девять с половиной, — не моргнув, соврал Артур.
— Невезуха. — Богин встал, подошел к окну, постоял там, раздумывая, как помочь человеку, затем вернулся к двери, крикнул в коридор: — Ивашин, ты здесь? Зайди на минутку.
В кабинет вошел тот самый флегматичный парень, который курил у входа.
— Слушай, — обратился к нему Богин. — Возьмешь до Верхнетачинска, а? — он показал на Артура. — Погода вроде бы ничего.
— Что сбросить? — спокойно, без всякого выражения спросил Ивашин. — Почту, лекарства или эти ящик?
— При чем тут ящики? — взорвался темпераментный Богин. — Человека доставить надо. Он жену десять лет не видел, израненный — весь из протезов. А ты — ящики. Ящики — тоже надо. Ты кто, летчик? Или газировкой в парке торгуешь?
Ивашин удивленно посмотрел на командира и тем же ровным, невозмутимым тоном спросил:
— Разрешите готовиться к вылету?
— Разрешаю.
— Папирос возьмите, если курите. И еды, хотя бы суток на трое.
Артур не сразу сообразил, что пилот обращается к нему. А сообразив, вопросительно взглянул на Богина.
— Если шлепнетесь в тайге, ни одна ЧК вас не сыщет, — объяснил Богин. — Ты дополнительным весом пойдешь. С полосы он тут еще выхватит, а там… Не дай бог, вынужденная посадка… Или груз скидывай, или тебя оставляй. Не взлетит ни один пилот. Даже Ивашин.
Прощались они уже на летном поле, возле готового к вылету «кукурузника». Ивашин все с тем же невозмутимо-сонным видом сидел в кабине — эдакий белобрысый сфинкс в пилотских очках.
— Ну что? — Богин протянул Артуру руку. — Счастливо повидать женку. Ни пуха тебе, ни пера. Пошли меня к черту и моли бога, чтобы этот ас не вывалил тебя где-нибудь по дороге.
Затарахтел мотор, завертелись лопасти винта, сливаясь в сплошной диск. И поплыло под крылом бесконечное зеленое море тайги…
… — Кедрачи! — крикнул Артуру Ивашин.
— Что? — не расслышал тот.
— Кедрачи. Колхоз «Красный партизан».
Артур нагнулся и увидел табунок избушек, рассыпанных в тайге. Сердце учащенно заколотилось.
— Хоть прыгай, — застонал он.
— Потерпите, — усмехнулся пилот. — Больше ждали.
— Обидно мимо пролетать.
— Там уж, наверное, пельмени лепят, пироги пекут…
— Не-е, в буквальном смысле с неба свалюсь.
Домики промелькнули и исчезли, внизу снова потянулась тайга.
— Так вы, значит, из Риги? — обернулся Ивашин.
— Ну в общем… да.
— Красивый город. Крыши, как земляника на поляне.
— Бывали в Риге? — обрадовался Артур.
— Не-е, — невозмутимо ответил Ивашин. — Летал в сорок четвертом.
Трудолюбиво жужжа, «кукурузник» нес Бангу все дальше, в глубь таежного края.
По пустынной улице Иркутска двигалась похоронная процессия — солдатские сапоги ступали в ритме траурного марша. Медленно полз обтянутый кумачом и крепом грузовик. Офицеры несли на бархатных подушках ордена. Марта, с притихшим и заплаканным Эдгаром, шла рядом с Петром Никодимовичем. Старик старался идти прямо, поддерживая убитую горем Антонину Сергеевну. Сверкая на солнце, скорбно пели медные трубы.
На кладбище полковник Козырев, тот самый, из Москвы, — он и на сей раз был в штатском — держа в руках шляпу, оглядел собравшихся у могилы людей:
— Мы провожаем сегодня в последний путь, — срывающимся голосом начал он, — подполковника Ефимова Александра Петровича… Нашего Сашу. Трудно поверить, что от нас ушел этот замечательный человек. Верный солдат народа и партии. Здесь собрались близкие люди, боевые друзья Александра Ефимова. Мы все знаем его славный боевой путь. Есть воины, о подвигах которых снимают фильмы, пишут в газетах… Но подполковник Ефимов своей скромной службой внес в дело победы не менее ценный вклад. Об этом свидетельствуют высокие правительственные награды, которые отмечают его героический путь… и которые Саша так редко носил на груди. Прощай, дорогой друг… И спасибо тебе за все, что ты сделал для Родины, для всех нас… Вечная тебе память в наших сердцах.
Солдаты опустили гроб. Эдгар смотрел, как Петр Никодимович на негнущихся ногах подошел к краю могилы, бросил комок земли — она глухо ударила по крышке. Мальчик оглянулся на мать — Марта вслед за другими тоже бросила свою горсть. Тогда Эдгар нагнулся и, набрав полные ладошки земли, испуганно подошел к краю могилы. Офицер поднял руку, пальцы солдат легли на затворы карабинов… Эдгар завороженно смотрел на поднятые в небо стволы — губы мальчика дрожали. Прогремел прощальный залп. Марта прижала к себе ребенка. Она даже не заметила, как к ней приблизился Козырев.
— Вот и все, что осталось от нашего Саши, — тихо сказал он.
— Еще память, — не то возразила, не то поддержала его Марта.
— Память? Козырев как-то странно посмотрел на нее сбоку. — Мы и живых-то поминаем по большим праздникам… — Досадливо крякнул. — Это вон для кого он всегда будет незатихающей болью, — Козырев кивнул в сторону Петра Никодимовича и Антонины Сергеевны. — Жалко мне их — старенькие, больные… А теперь совсем одни.
— Почему? — встрепенулась Марта — в ее глазах сверкали слезы. — Мы с Эдгаром решили навсегда здесь остаться. У нас ведь тоже никого нет на этом свете.
Артур, растерянный и понурый, сидел в колхозной конторе, безучастно слушая однорукого Тимофея. Председателю все казалось, что странный гость плохо его понимает, и он уже в третий раз рассказывал одно и то же. За окном ему заунывно аккомпанировал осенний ветер.
— Была она у нас, это точно… Работала. Ниче плохого сказать не могу, аккуратная женщина. А потом это, значит… пришла бумага из Москвы, из самого Верховного Совета. Мужик за ею приехал. Такой из себя серьезный, обстоятельный…
— Ну хотя бы, откуда он? Из каких краев? — спросил Артур.
Тимофей виновато вздохнул, досадливо загасил цыгарку — едкий махорочный дым густыми волнами плавал по комнате.
Леший его знает. Мужик и мужик. Я с ним и встречался-то всего ничего. Пришел ко мне в контору… И в тот же день отбыли. Знакомились, конечно, да разве упомнишь…
— Но он говорил что-нибудь? Неужели молча приехал, молча уехал?
