Норман Богнер - Комплекс Мадонны
— Надеюсь.
Тедди засмеялся, и Барбаре стало уютно.
Вошедшая в комнату женщина средних лет протянула ему лист бумаги.
— Это похоже на список гандикапов большого игрока на скачках.
— Мой отец никогда не ставил на лошадей.
— В этом не было нужды. На это у него был брокер.
— Я не понимаю.
— Это все — шелуха. Бухгалтеры и консультанты изучили весь список. При всем уважении к их труду это было пустой тратой ценного времени. Всех нас, — он протянул список. — Видите эти пометки — «ПО»? Это значит, что единственной доступной информацией по этой компании является ее проспект. У некоторых компаний нет справок о доходах — значит, эти компании развалились. Пена в котле.
— Вы по-прежнему ничего не сказали. Это все ничего не стоит?
— Большая часть — да. Вашего отца водили за нос, и он так и не узнал об этом. Все очень просто. После того как вы продадите это, заплатите налог и комиссионные брокеру, у вас останется чистыми около девяти тысяч трехсот долларов.
Лицо Барбары приняло мертвенный цвет белой китайской ширмы. Молодая женщина пристально смотрела на список, на бессмысленные цифры, сокращенные пометки — шифр сумасшедшего, составленный специально для того, чтобы сбить ее с толку.
— А как вы думали, сколько это стоит?
— Я точно не знала, но думала, что-то около ста тысяч.
— Наверное, вначале так оно и было. Теперь же задача состоит лишь в том, чтобы избавиться от них. По большинству из них даже нет рыночной котировки.
— Но это же акции, и их купили на бирже, — запротестовала она.
— Видите ли, говоря по-простому, дело вот в чем: рынок, что бы вы ни взяли — золото, сталь, олово, антиквариат, жевательную резинку, можете продолжать сами, — зависит от двух вещей. Продавца и покупателя. Если у вас есть только одна составляющая, рынка не получится. Вы хотите продать эти акции, и для того, чтобы продать их, вам требуется некто, желающий их купить. Вы следите за мной?
— Надеюсь, да.
Тедди подумал, что она выглядит маленькой, напуганной и очень красивой — такие лица он встречал только на картинах: Вермеер — застывший проникающий свет, который освещал Северную Европу и делал работы голландского мастера такими трогательными, — его освещение было в самой натуре гостьи Тедди. Барбара пожала плечами.
— Как вас зовут?
— Барбара.
— Чем вы занимаетесь, Барбара?
— Я устроилась переводчиком в ООН. Начинаю с третьего января.
— Где вы бывали? Я имею в виду, помимо Нью-Йорка?
— В Европе. Путешествовала.
— Долго?
— Почти два года. Я вернулась, получив письмо от отца. Он умирал.
— Вам есть где остановиться?
— Ну. Я поселилась в «Брабурне».
— Общежитие для женщин?
— Да. В комнатах никаких приготовлений пищи и никаких джентльменов.
— Я однажды встречался с девушкой, которая жила там. В этом общежитии живет масса народу из захолустий вроде Конвея, штат Южная Каролина. Одни лентяйки, школьные учительницы и выпускницы средних колледжей.
— Вы говорите, как знаток.
— Всего лишь одна девушка оттуда. Вечер прошел в разговорах о географии, климате штата Южная Дакота и ее рецепте орехового пирога. На середине тушеной в белом вине рыбы я отключился и очнулся лишь к персикам сорта «мелба», но девушка, кажется, этого не заметила.
Наступила тишина, в течение которой Тедди обдумывал свой следующий шаг.
— Может быть, пообедаем вместе? — спросил он.
— Вы не слишком рискуете? Может быть, я буду обсуждать ливневые дожди, всхожесть зерна и «Проблемы воспитания в Новой Гвинее».
— Я же биржевой делец.
— Как и мой отец.
— Нет, не как ваш отец, — твердо произнес он. Очко в ее пользу: он был минимум на двадцать лет старше ее, а она уже знала, что он уязвим.
За обедом она сказала:
— Я никогда не ездила в «роллс-ройсе».
— Что ж, я рад, что вы перешагнули через предрассудки. Я очень огорчился бы, если бы узнал, что вы ставите мне это в вину.
— Я думаю, может быть, вы просто умнее меня.
— Вы собираетесь убедиться в этом?
Барбара не то чтобы обнадеживала его, но в то же время и не отталкивала; и где-то в этом пассивном признании того, что он стал — нет, не возлюбленным — чем-то вроде профессионального ухажера, и родилось смущение Тедди и его предчувствие тайны. Внутри его вовсе не было никакого спящего духа романтики, ждущего, когда его разбудят; максимум, на что он был способен в этом направлении, — это «рассчитанный риск», который, как правило, заключался в том, чтобы правильно «читать людей», когда требовалось принять важное деловое решение. Что же было в нем — и что Барбара вытащила на поверхность до того, как Тедди успел это заметить, пока не стало уже слишком поздно и он не превратился в форель, прыгающую за пестроокрашенной мухой, — так это предрасположенность влюбиться при подходящих условиях. Как гусеница пробуждается ото сна и превращается в бабочку, так и с Тедди произошла постепенная метаморфоза, и эта перемена, потребовавшая некоторой доли подсознательной мимикрии и камуфлирования, покрыла его, подобно новой коже.
Стоя у перил и озабоченно разглядывая суетливые движения буксиров, перегоняющих караваны барж, Тедди почувствовал, что их первая встреча ознаменовала собой конец двадцатилетнего отчуждения.
Возможно, все решил телефонный звонок, который он сделал после того, как отвез Барбару в общежитие. Делаешь один звонок, и жизнь начинает течь по другому руслу. Хотя, может быть, ей и назначено было это русло, она должна была переменить направление, разлиться на множество небольших потоков. Чтобы оправдать этот звонок, Тедди говорил себе, что они избегали деловых разговоров, Барбара — в трудном положении, и он должен подбодрить ее. Возможно, она была очень обеспокоена, но у нее хватило ума — или рассудительности? — не обсуждать дела. По крайней мере, Барбара могла хотя бы намекнуть на это, когда они пожимали друг другу руки у дверей «Брабурна», она могла сказать: «Позвоните мне, когда примете определенное решение», или же: «Я буду признательна за любую помощь». Но ничего похожего, только крепкое рукопожатие и: «Мне действительно очень понравилось, не думаю, что смогу забыть это. Напишите на моем надгробии: «Обедала с Т. Франклином. Это все, что вам требуется знать». Она говорила серьезно, и Тедди растрогался. Эта строчка была из какого-то стихотворения, которое он читал еще в школе. Барбара прошла через вращающуюся дверь и остановилась у консьержки, и старая дама в парике вручила ей ключ от комнаты, а Тедди стоял зачарованный, немного не в себе, то ли от пары крепких коктейлей, то ли не от них. Что-то случилось с ним — нечто важное, нечто, после чего требовалось время, чтобы прийти в себя.
Это нередко происходит в покере, когда открываешь пару тузов и собираешься построить банк, и вдруг тебя бьют парой шестерок; это происходит в шахматах, когда разыгрываешь хитроумное начало и обнаруживаешь, что тебе противостоит таинственная симметрия индийской защиты; но, в основном, это происходит в отношениях с людьми: берешь инициативу, затем теряешь ее и не можешь вернуть, и тебе приходится собирать все силы, чтобы защититься.
Тедди позвонил. Ему ответил печальный голос пожилой дамы. Вероятно, сидящей у входа старой девы в парике, живого свидетельства преимуществ брака. Наконец голос Барбары.
— Я в вестибюле. Телефон стоит здесь, — ответила она на его вопрос о шуме. — Все ваши знакомые из Конвея, штат Южная Каролина, шляются в туалетную комнату и обратно.
— Мы так и не поговорили о деле, — сказал Тедди.
— Вы позвонили только за этим? — В ее голосе прозвучала обида.
— Частично.
— А.
Она старалась быть искренней, а ему не удавалось избавиться от фальши, что не слишком идет влюбленным.
— Барбара, мне было так удивительно хорошо, что я не могу выразить это словами.
— Почему?
Она услышала, как он поперхнулся от недоумения.
— Что вы хотели этим сказать?
— Почему вы не можете выразить это словами? Повесьте трубку, делайте то, что вам приказали; полиция уже выезжает.
Он разразился хохотом, и молодой женщине пришлось отставить трубку от уха.
— Кто-то наступил вам на ногу?
— Нет, я смеялся.
— Вы так называете этот звук?
— Чем вы занимаетесь?
— Читаю доклад о том, как Франция собирается накачивать Алжир франками. Не верю в нем ни единому слову и думаю, что алжирцы сделают то же самое.
— Барбара, я буду помогать вам всем, чем смогу.
— Нет.
— Буду.
— Нет, вам не нужно было говорить это.
— Что ж, я сказал.
Ему нужно было какое-то время, чтобы перевести стрелки, теперь он уже выскочил на перегон.
— Сегодня я буду отмечать праздник, — сказала Барбара.
