Роксана Гедеон - Хозяйка розового замка
— В первом браке вы стали принцессой д’Энен де Сен-Клер и были статс-дамой ее величества Марии Антуанетты? Это так?
— Да.
Повернувшись к герцогу, посол развел руками.
— Я лишь предугадываю желание ее величества королевы неаполитанской, сударь. Не сомневаюсь, ей будет приятно узнать, что преданной подруге ее казненной сестры был оказан достойный прием.
Александр ответил, невольно усмехаясь:
— Стало быть, мне остается лишь играть роль мужа своей жены. Не так ли?
— Несомненно, сударь, — скромно ответил посол.
Мы с Александром переглянулись. Хоть и хороша была эта гостиница, дом лорда Гамильтона будет удобнее. К тому же было бы в высшей степени невежливо отвергнуть подобное предложение.
— Мы с радостью переедем к вам, милорд, — решительно ответила я за нас обоих. — Трудно даже объяснить, как кстати пришлось нам ваше предложение.
Дом лорда Гамильтона — а вернее, английское посольство — оказался роскошнее, чем можно было предполагать. Светлая пальмовая аллея вела к главному входу, увенчанному огромными раскидистыми агавами, а сам дом утопал в каштанах — оставалось только представить, как хорошо здесь будет весной, когда распустятся и зацветут деревья. Особняк — огромный, светлый, великолепно отделанный — располагался по соседству с церковью Санта-Мария-дель-Кармине, и из его окон открывался восхитительный вид на неаполитанскую бухту. Поместье раскинулось наподобие амфитеатра на надбережном холме, и отсюда можно было видеть чуть ли не весь Неаполь — многолюдный шумный порт, паруса кораблей, белые стены Кастельнуово и высокие шпили средневековых церквей…
Еще при Старом порядке мне приходилось кое-что слышать о лорде Гамильтоне как о человеке редкого ума и образования. Вот уже пятнадцать лет он пребывал на своем посту, его салон считался лучшим и изысканнейшим в Неаполе, его посещали многие знаменитые люди, так, у него был Иоганн Вольфганг Гете, прославившийся на всю Европу своим «Вертером».
За многие годы, проведенные в Италии, лорд Гамильтон свыкся с ней, узнал ее, считал второй родиной. У него в доме была богатейшая коллекция скульптур, относящихся еще ко временам итальянской античности, а в живописных полотнах, украшающих роскошные гостиные особняка, я легко узнавала работы кисти Тициана, Вероккьо, Караваджо, Тьеполо.
— Неаполь — это вообще райское место, — сказал лорд Уильям, — а этот район, Аренелла, особенно. Нет ничего прекраснее, чем наблюдать, как встает солнце над Везувием, — рекомендую вам, мадам, сделать это. Вы нигде больше не увидите такого великолепного зрелища.
— Я завидую вам, — вдруг произнес Александр.
— Чему именно?
— Вашей коллекции… она восхитительна. Вот эта картина, например, — это Паоло Учелло, правда?
— Да. А вот и моя главная гордость — Сурбаран…
Лорд Гамильтон оживился, встретив достойного собеседника. Они стали разговаривать о живописи — так увлеченно, горячо, заинтересованно, что я впервые за все путешествие увидела, что Александр совершенно забыл обо мне. Впрочем, и лорд Гамильтон тоже. Я ходила, ходила за ними, абсолютно забытая, и долго слушала, как они спорят о творчестве Веронезе и какого-то Себастьяно Риччи, само имя которого я слышала впервые, — потом мне это надоело, и я застыла на месте, горько сетуя на то, что мой муж, оказывается, способен увлекаться еще чем-то, кроме меня.
Они разговаривали не меньше четверти часа, ходя то взад, то вперед по огромному картинному залу, пока я бродила в отдалении, разглядывая картины.
— А вот во время своей последней поездки в Помпеи… — начал лорд Гамильтон и, взглянув в другой конец зала, осекся.
В дверном проеме показался тонкий силуэт женщины.
— Моя жена, — с нескрываемой гордостью произнес старый посол. — Леди Эмма Гамильтон.
Леди Эмма Гамильтон… Я вздрогнула, услышав это имя. Конечно, мне следовало бы подумать раньше, что эта женщина — его жена. Она была известна всей Европе. Бывшая проститутка, дама полусвета самого низкого пошиба, позировавшая голой в Музее естественной истории в Лондоне, продававшаяся целому сонму лордов и английских богачей, подцепившая, в конце концов, одного постоянного любовника, который без лишних церемоний отправил ее в Неаполь в подарок своему старому дядюшке — лорду Уильяму Гамильтону… Старый вдовец был так глуп или так отважен, что сделал то, от чего уклонялись другие, — предложил ей брак и дал бывшей уличной проститутке громкое имя леди Гамильтон. Теперь она была богата, знаменита и пользовалась особым расположением королевы Неаполя.
Впрочем, все это было для меня лишь любопытным курьезом, не слишком меня волновавшим… Женщина двинулась к нам, легкими шагами пересекла зал. Она была старше меня лет на восемь, это самое меньшее, но так красива, что у меня от страха перехватило дыхание.
В узком платье из белого шелка, таком же прозрачном, как газ или кисея, леди Эмма казалась хрупкой и воздушной. Высокая, стройная, гибкая, она двигалась с невероятной грацией и достоинством одновременно Она словно скользила по паркету, как видение, но открытое платье позволяло любоваться ее розовой кожей, точеными руками, мягкими линиями груди, убеждая, таким образом, что это не дух, а женщина из плоти и крови. В густых темных волосах, собранных в высокую, модную теперь прическу и перевитых ниткой белого жемчуга, ярко алела роза. У англичанки были зеленые, цвета морской волны, огромные глаза, чуть вздернутый носик и белоснежные ровные зубы.
Иногда я умела радоваться красоте других женщин, но теперь… теперь меня сковал страх. Зачем я согласилась приехать в этот дом? Я тоже красива, но, честное слово, мне совсем не по душе соседство леди Эммы. Тем более что у нее репутация женщины не очень-то целомудренной и явно коллекционирующей своих любовников.
Прелестное создание приблизилось к нам и с милой улыбкой произнесло:
— Какая радость для нас видеть вас в своем доме, господин герцог и госпожа герцогиня. Комнаты для вас уже готовы. Я распорядилась, чтобы там было как можно больше цветов, — не сомневаюсь, госпожа дю Шатлэ, как и я, любит цветы.
С усмешкой, смысла которой я тогда не в состоянии была понять, Александр поклонился леди Эмме — поклонился низко и галантно. Далеко не каждый, как я знала, удостоился бы от него такого поклона. И я не преминула заметить заинтересованный взгляд, которым окинула моего мужа англичанка.
Она протянула ему руку, и он поцеловал ее.
— Вы видели уже наши цветы? — спросила она у герцога.
— Нет. Мы ограничились пока только живописью.
— О, эти картины! Право же, они скучны. Не желаете ли взглянуть на мою оранжерею? Я буду вашим гидом.
— Увы, мадам, — произнес Александр, — боюсь, что я не знаток в таких вещах, как цветы, и не смогу по достоинству оценить вашу оранжерею, которая, без сомнения, является чудом.
— Что ж… Я покажу ее вашей жене.
Она была отменно вышколена, эта леди Эмма: ничто в ее манерах или речи не напоминало о ее прошлом. У нее, вероятно, были хорошие учителя, научившие ее двигаться и правильно говорить. Легким отзвуком прошлого можно было посчитать ее голос — она кокетничала и завлекала своим щебетом, но завлекала как-то дешево. А еще мне показалось, что она пустоголова… Впрочем, может быть, я все это от ревности выдумала. Она очень красива, это уж несомненно.
И я была очень рада, что Александр отказался и не пошел с ней. Я подозревала, что он, возможно, сделал это не ради меня, а ради продолжения беседы о живописи с лордом Уильямом, которую прервал приход леди Эммы, — но даже это было мне лестно: беседу он предпочел такой красавице.
Красавица подошла ко мне и очень дружески обняла.
— Пойдемте со мной, дорогая. Эти мужчины такие зануды.
Уже ведя меня к двери, она добавила:
— Завтра здесь у нас, в английском посольстве, состоится бал по случаю дня рождения лорда Уильяма… Я бы просила вас помочь мне в подготовке залов — знаете, хорошо было бы сделать что-то во французском вкусе, и музыку подобрать такую… ну, словом…
— Менуэт?
— Да! Это лучше всего подойдет. Вот видите, я тоже выиграла от того, что вы приехали.
Пока мы дошли до оранжереи, леди Гамильтон сообщила мне массу всяких сведений, а среди них то, что на завтрашнем балу, возможно, будет присутствовать сама ее величество королева.
Я подумала, что, если леди Эмма будет держаться от моего мужа подальше, этот дом мне снова начнет нравиться и я буду вполне довольна.
9
Когда затихли последние звуки котильона, я как можно незаметнее выскользнула из объятий полузнакомого мне человека, с которым танцевала, и легкими шагами проскользнула на террасу, чтобы вдохнуть свежего воздуха. В зале было слишком душно, и слишком много горело свечей. А здесь… здесь я даже почувствовала едва уловимый сладкий аромат магнолий.
